Леонид Грач

ЭТЮДЫ ОБ УЧЕНЫХ. КЛИМЕНТ ТИМИРЯЗЕВ: «РАБОТАТЬ ДЛЯ НАУКИ И ПИСАТЬ ДЛЯ НАРОДА»

«Высокий, худощавый блондин с прекрасными большими глазами, еще молодой, подвижный и нервный, – он был как-то по-своему изящен во всем... Говорил он сначала неважно, порой тянул и заикался. Но когда воодушевлялся, что случалось особенно на лекциях по физиологии растений, то все недостатки речи исчезали и он совершенно овладевал аудиторией...» Таким запомнил своего профессора студент Петровской академии В. Г. Короленко, будущий писатель.

Профессор этот принадлежал к числу педагогов свободолюбивых, а потому неугодных. К тому же он почитал себя дарвинистом, и учение это, если и не опасное для российского престола, то, наверное, богопротивное, всячески популяризировал. Недаром князь Мещерский намекал без обиняков: «Профессор Петровской академии Тимирязев на казенный счет изгоняет бога из природы». Князь лгал: на казенный счет царская Россия не издала ни одной строки великого физиолога. Впрочем, никто «из людей влиятельных» великим физиологом его и не считал: почетный доктор Кембриджа, университетов Женевы и Глазго в списках академиков Императорской Академии наук не числился.

В Петровской академии Тимирязев работал до ее закрытия и роспуска профессуры. Потом окончательно перешел в Московский университет, где читал лекции 34 года. И здесь, в университете, слыл он человеком «неблагонадежным», «дурного либерального толка», за которым нужен глаз да глаз. Вместе со студентами не явился, к примеру, на занятия, когда те отмечали день памяти Н.Г. Чернышевского. А когда декана Бугаева послали публично зачитать прямо на лекции выговор Тимирязеву, тот взял из рук оробевшего Бугаева бумагу и зачитал сам. Потом обернулся к студентам:

– Не будем больше об этом говорить. У нас на очереди стоят более важные дела... Итак, смесь веществ, которую мы называем протоплазмой и которая состоит главным образом из белков...

Никто не слышал уже, как закрылась за Бугаевым дверь.

В 1901 году Тимирязев высказал протест в связи с царскими репрессиями в отношении студентов и подал заявление об отставке. Сколько хлопот доставила эта отставка университетскому начальству и министерским чиновникам! Сколько их, льстивых послов, получали «поворот от ворот» большого дома на улице Грановского, в котором жил «неистовый Климент»! Как жаль, что недостаток места мешает привести здесь целиком письмо Тимирязева попечителю учебного округа П. А. Некрасову, – благороднейший и умнейший документ, которым гордилась вся передовая интеллигенция России! Как жаль, что нельзя подробно рассказать о ликующей толпе студентов, заполнивших 18 октября 1901 года громадную аудиторию, где должен был читать свою лекцию вернувшийся в университет профессор. Отвечая на овации, он сказал: «...я исповедую три добродетели: веру, надежду и любовь; я люблю науку как средство достижения истины, верю в прогресс и надеюсь на вас». Помолчал и добавил, словно извиняясь: «Естественное волнение, испытываемое мною, мешает мне сейчас начать лекцию...»

Как сформировался этот удивительный и прекрасный русский характер? Почему ученый с мировым именем, родоначальник исследований гигантской проблемы фотосинтеза-1, блестящий ботаник, химик, физиолог превратил университетскую кафедру в трибуну передовых общественно-политических идей своего времени? Отчего этот дворянин, 74-летний профессор, сам возраст которого предполагает нелюбовь ко всяческим переменам, так восторженно приветствует революцию, так деятельно помогает молодой Республике Советов? Ответы на эти вопросы – вся жизнь Тимирязева.

Он родился в Петербурге 3 июня 1843 года. Его отец был человеком, настроенным весьма прогрессивно. С армиями Кутузова дошел он до Парижа. На его глазах Николай I учинил расправу над декабристами. Недаром на вопрос, какую карьеру он готовит своим четырем сыновьям, Аркадий Семенович отвечал: «Сошью я пять синих блуз, как у французских рабочих, куплю пять ружей и пойдем с другими на Зимний дворец». Идеалы Климента формировались в эпоху 60-х годов – годов подъема революционно-демократического движения. Студентом он отказался подписать обязательство не участвовать в сходках и был исключен из университета. С этой поры и до ночи своей смерти он всегда был преградой на пути «мутной волны повального раболепия», утверждая, что «за тысячелетнее существование России в рядах правительства нельзя было найти столько честности, ума, знания, таланта и преданности своему народу, как в рядах большевиков».

Он умер гражданином – членом Московского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов и гордился этим званием больше всех других. Он умер ученым, не дописал предисловия к книге «Солнце, жизнь и хлорофилл», которую считал итогом «полувековых попыток ввести строгость мысли и блестящую экспериментацию физики в изучение самого важного физиологического явления». За несколько часов до того, как крупозное воспаление легких задушило его, он получил последнее в жизни письмо. Разорвал конверт.

«Дорогой Климентий Аркадьевич! Большое спасибо Вам за Вашу книгу и добрые слова. Я был прямо в восторге, читая Ваши замечания против буржуазии и за Советскую власть...»

Под письмом быстрый, с наклоном росчерк: «Ваш В. Ульянов (Ленин)».

Он умер 28 апреля 1920 года, весной, когда распускаются листья на деревьях. Сегодня, гранитный, он стоит в Москве у Никитских ворот и с высокого пьедестала оглядывает новые весны и новые листья на деревьях, те самые простые и загадочные листья, тайне которых он отдал жизнь.

 

Я. Голованов

Дополнительная информация