Слово солдата победы (продолжение)

Командир батареи сообщил с наблюдательного пункта, что видит группу мотоциклистов противника. Командир дивизиона дал команду приготовиться к отражению врага. Мы наскоро выкопали небольшие окопчики, набросали бугорки для защиты главным образом головы недалеко от дороги и залегли.

 

- Без команды не стрелять! -     нервно кричал командир отделения. Треск мотоциклов приближался. Вот они, кажется, уже совсем близко. Я вижу головы без головных уборов. Но команды стрелять нет. "Будет поздно!", - сверлила мысль, разжигая тело и душу. Первыми открыли огонь пулеметчики. Я так спешил, что как будто плохо целился. Мотоциклисты заметались. С одной стороны - крутая железнодорожная насыпь, с другой - мы. Немцы открыли ответный огонь. Пули летели над нашими головами. Некоторые мотоциклисты противника все же успели вовремя повернуть и уйти. Другим этого сделать не удалось. Они поплатились за свое наглое поведение своими жизнями. В результате этого короткого боя - четыре убитых немца. И первые трофеи: четыре мотоцикла и столько же автоматов, что особенно было ценно. В нашем полку автоматов еще не было. В этом краткотечном бою я понял, как трудно целиться по движущейся цели да еще в таком нервном напряжении. Я не уверял никого, что я попал. Хотя другие хвастали, что именно их пули достигли цели. А правда такова, что в таком бою трудно установить, кто именно поразил противника.

Вечером того же дня нам подали платформы, и мы начали погрузку. Еще бы помедлили - и оказались бы в плену, так нам потом говорил командир. Противник продвигался быстро, а пехотного прикрытия после отступления пятой дивизии не оставалось. Нашелся какой-то умный, прозорливый и нестандартно мыслящий начальник, который дал приказ нашему полку отходить. В путь тронулись до     захода солнца, но тут же попали под бомбежку. Самолет противника сбросил три бомбы, дал несколько очередей из пулемета и улетел. Бомбы разорвались справа и слева от эшелона. Мы находились на платформе у орудия. Во время бомбежки укрылись за стальным телом пушки. Но это было укрытие не для тела, а для психики. Нам повезло. В нашем отделении все были живы и здоровы, хотя в полку  появились первые раненые.

Нам было приказано бдительно наблюдать за воздушной обстановкой и передавать сигналы о появлении противника. Напряжение было большое, ждали второго налета. Нам казалось, что поезд идет медленно, мог бы быстрее. Но на самом деле он, конечно, шел на всех парах, выжимал свою энергию до предела.

Куда нас везли, мы, рядовые, и наши ближайшие командиры не знали. Это была военная тайна. Видели, что двигаемся на восток. Значит, отступление. Оно для нас было полной неожиданностью. Наш политработник (не помню его фамилию, но хорошо помню его бравый вид) убеждал нас в том, что это только на нашем участке отступают и что это, возможно, предательство. В первые дни войны сводки Совинформбюро до нас не доходили. У меня и моих товарищей неясности возникали, но тем не менее мы твердо были уверены, что враг будет разбит, победа будет за нами.

...Мы приближались к большому городу. Смотрели напряженно, пытались понять, к какому. Вероятнее всего - Ленинград, но почему мы возвращаемся обратно? Вскоре показались знакомые силуэты зданий, и мы поняли: перед нами Ленинград. К сожалению, наш эшелон быстро проследовал по окраине города. На какой-то станции мы выгрузились и своим ходом пришли в Выборг. Этот город показался мне мертвым. Серые многоэтажные дома - и никого на улице. Казалось, что это не наш город. Не могу сказать, сколько километров мы проехали,    когда оказались в сплошном лесном массиве. Так мы оказались на Северном фронте.

Красивый смешанный древний лес. Стоят стройные высокие сосны, ели, березы. Но любоваться ими, что-то чувствовать, переживать в связи с этим было некогда. Только спешились - и последовала одна команда за другой. Мы получили задание копать ровики. Тут мы сразу же поняли, что слово "копать" здесь совершенно не подходит, чего не знали заранее ни мы, ни командиры, отдавая такой приказ.

Под тонким слоем дерна, мха мы обнаружили сплошной слой камня- гранита. Не только лопаты, но и лом и кирка со звоном отскакивали от него. Начали искать неподалеку другие места, в надежде, что эта скала где-то кончается. Границ ее мы не нашли, как потом выяснилось, их и не существовало. Дорога шла по залежам гранита. Ее никто не строил, если не считать выбор пути и расчистку. Находили слабые места - расщелины, трещины вгрызались в них, по очереди работая то ломом, то киркой. Так прошла ночь, а перед рассветом потянули связь с огневых позиций на НП командира дивизиона. Перед этим состоялась беседа командира с нами. Он изложил коротко ближайшую задачу             дивизиона, взвода, призвал к особой бдительности. В лесу действуют небольшие группы противника, даже отдельные автоматчики, которые внезапно нападают, обстреливают и    быстро уходят, укрываясь в лесу.    Перед нами теперь финская армия, которая воевала на стороне гитлеровской Германии. Мы оказались в      обстановке, когда фронт не только  впереди, но и вокруг нас. Когда выбирали огневые позиции, командир взвода нам разъяснял, что передовая находится в трех-четырех километрах от нас. Такие крупнокалиберные      орудия, как наши, ближе ставить нельзя, да и нет необходимости. Это дальнобойные орудия. Дивизион был вооружен по-прежнему 203-мм орудиями. Это нас, солдат, успокаивало,    особой опасности мы не чувствовали. А тут вдруг такая информация. Нападения можно ожидать в любой момент и со всех сторон.

Связь прокладывали параллельно дороге, в некотором удалении от нее. Командир нас учил, что рядом с дорогой провод легко обнаружить и перерезать его. Поэтому нам пришлось пробираться по кустарнику, густой траве. На открытых местах провод маскировали травой, листвой, мхом. При полном снаряжении, с двумя катушками связи эта работа была непосильно тяжела для меня. Я не был втянут в тяжелый длительный физический труд. Я так уставал, что был безразличен к опасности, о которой предупреждал командир. Идти, идти вперед, разматывая провод, натыкаясь на палки,   коряги...

Думать, разговаривать то ли не хотелось, то ли уже не было сил. И вдруг затрещал автомат, засвистели пули. Вот она пришла, коварная финская война. Я не заметил и не понял, откуда стреляли. Вижу, командир залег в кювете и стреляет через дорогу. Я    открыл огонь в ту же сторону. Другие делали то же самое. Получилось много шума.

Первым поднялся командир. Рядового Слесарева он послал в охранение. Он должен был двигаться по другую сторону дороги, ведя разведку на ходу. Его действия должны быть более маневренными. Одну катушку связи у него командир взял себе. Мы продолжали движение. На шорох, треск ветки где- то неподалеку - и Слесарев давал  выстрел. Мы настораживались, но движения не прекращали. Тяжела и опасна была эта первая дорога по финскому лесу.

На наблюдательный пункт прибыли вовремя. Он был расположен на высокой сопке, заросшей кустарником. Меня посадили к аппарату, и я держал связь с огневой позицией. Других связистов заставили вместе с разведчиками оборудовать наблюдательный пункт. Никто не знал, в том числе и командир дивизиона, сколько нам придется здесь стоять. Оборудовались "капитально", насколько это было возможно. У основания сопки копали землянку. Частично копали, частично вы-кладывали из дерна и камня, пилили лес для наката. На верху сопки оборудовали место для стереотрубы и для наблюдения. Время для готовности дивизиона к открытию огня было ограничено. Копали не только, как говорится, в поте лица, но и в поте всего тела. Недолго мне пришлось сидеть у аппарата. Пришел уставший сменщик, а я получил задание копать ровик не только для маскировки связи, но и для ее сохранности от поражения осколками.

Ночью спать пришлось мало. По очереди выходили и садились в засаду. Мое место было у большого камня. Один в лесу среди ночи. Страшно. Напряжены не только органы чувств, но и все тело. Каждый шорох, звук, мало сказать, настораживает, бьет по нервам. Ощущение опасности еще усиливалось тем, что до нас дошла информация о том, что где-то недалеко от нас ночью диверсанты вырезали расчет противотанкового орудия. Время в засаде тянулось медленно. Здесь, наверное, действуют закономерности теории относительности. Чем больше напряжение, тем больше выдается чувств в единицу времени, тем медленнее течет время. Зато как сладок был скоротечный сон в землянке после того, как сменишься с поста.

С рассветом меня разбудили, и я сел к телефону. В боевой обстановке дивизион первый раз будет вести огонь. Но комдив знал по учебным тренировкам, что я ясно, четко и точно передаю команды. Среди связистов я оказался с более высоким образованием и хорошей дикцией. Мне самому нравилось передавать команды. Команды приняты на батареях. И вскоре мы услышали выстрелы и рокот летящих снарядов где-то высоко над нашими головами. Звук был похож на самолетный. Ведь летели металлические чушки 203-мм калибра. Я не мог отойти от аппарата, чтобы наблюдать разрывы. Они были очень мощными и попали в цель. Командир вел огонь по какой-то дамбе. После ее разрушения вода мощным потоком устремилась на пойму, где был оборудован передний край обороны противника. Под напором воды финны покидали траншеи и окопы. А наша пехота уничтожала их пулеметным огнем. С большим восторгом мы воспринимали эту удачную стрельбу. Что же, война имеет свои законы. И только там можно испытать радость удачи, видя гибель людей. Для меня они не просто люди, а вооруженный противник, который завтра с таким же чувством удовлетворения будет уничтожать нас.

Тогда я еще не разбирался в правилах стрельбы. Но знающие люди оценили нашу стрельбу на "отлично". С первых двух снарядов цель была; взята в вилку и с первого залпа она была поражена. Командир пехотной части звонил нашему капитану дивизиона Фрейтагу и объявлял ему благо дарность за отличное выполнение боевой задачи. Все мы, рядовые, быпи тоже довольны. Это была НАША стрельба и наша победа.

Недолго нам пришлось пребывать в таком радужном настроении. Про тивник или засек наш НП, или предположил, что он может быть там. Мины плотно ложились по нашему расположению. Прекратилась связь. Меня, дежурного, посылают на линию. Задача - отыскать и исправить порыв. Огонь противника не прекращался. Нужно было покинуть блиндаж и ползти под осколками рвавшихся мин. Как это  тяжело! Прошло много лет, но я так ясно воспринимаю и как бы переживаю вновь этот момент, который мог быть роковым для меня. Бег, падение, подъем, опять бег, падение, подъем. Провод скользит в руках. Пока порыва нет. Налет закончился, но одиночные мины с шипением летят и тут где-то недалеко разрываются. Наконец порыв нашел. Один конец у меня, второй куда-то отброшен разрывом. Ищу  вокруг. В траве, листьях, мху - и не могу найти. В глазах какой-то полумрак, очки застилает пот. Нашел провод, связал, заизолировал - и бегом обратно.

- Молодец, быстро выполнил задачу, - говорит командир.

Для него быстро, а для меня это было мучительно долго.

Комдив решил сменить наблюдательный пункт. Теперь мы оборудовали его на менее приметном месте. Укрытие оборудовали ниже под скалой, а НП - в стороне, уже не на сопке. Но, наверное, видимость удовлетворяла командира. Пришлось менять и огневые позиции после того, как самолет противника сбросил несколько бомб вблизи наших орудий.

При очередном налаживании связи от огневых позиций до НП мы вышли к домику наших пограничников, которые когда-то стояли здесь. Небольшое деревянное строение выглядело свежо, даже ново. Мы подходили к нему и тем более входили в него с большой осторожностью: вдруг там кто-то сидит. Дом мог быть и заминирован.

 

Г. М. Сухоруков

 

 

 

Дополнительная информация