Встреча длиною в целую жизнь

Светлой Памяти Сергея Николаевича Костяева –

Фронтовика, Учителя, Коммуниста!

И все это конечно же с большой заглавной буквы!

…Весна 1946 года, первая, послевоенная. Таджикистан. Пограничный с Афганистаном райцентр Молотовабад (впоследствии и ныне – Дусти (Дружба). 6-ой класс. Закончилась большая перемена. Сейчас будет урок геометрии. Но вместо математички после звонка входит наш физрук- военрук, фронтовик без левой руки, Иван Антонович. – Ребята, теперь алгебру, геометрию и физику у вас будет вести новый учитель – демобилизованный офицер Сергей Николаевич Костяев. Звание – старший лейтенант. Но он без погон. Поэтому на его приветствие ответите: «Здравия желаем, Сергей Николаевич!» Все. Я ушел.

Кто-то из девчонок выглядывает в коридор. «Идет!» – объявляет любопытная. Могла бы и не говорить: в тишине все слышат строевые шаги военного человека. Входит высокий рыжий парень… Да нет, – это потом он стал парнем, купив с первой получки гражданский костюм. А сейчас строгий командир лет на пять старше своего, как потом оказалось, 20-летнего возраста. На гимнастерке две медали: «За отвагу», «За взятие Будапешта» и гвардейский знак. На наше приветствие мягко заметил: «Ну зачем же так официально – я не военрук. Да и война уже год как закончилась, надо привыкать к мирной жизни. Форма-то и мне нравится – дисциплинирует, но придется ее со временем снять».

– Сергей Николаевич, а много вы немцев убили? – выстреливает после переклички по журналу и знакомства самый смелый на вопросы Ваня Шевченко.

– Впредь прошу сначала поднимать руку для разрешения, – тормознул учитель бойкого мальчиша. Ну ладно, вопрос задан, отвечу, но больше прошу на уроках задавать только по теме. Остальное на перемене.

– Так вот, если я или мои бойцы убивали, то не немцев, венгров, румын и т.д., а фашистов, в пустые головы которых Гитлер, Геббельс, Хорти, Антонеску, Муссолини и прочая сволочь сумела вдолбить бредовую идею мирового господства сначала над славянами, а потом над всем миром. Ценой жизни миллионов своих и чужих граждан они повторили печальный опыт всех этих чингисханов, наполеонов. Впрочем правители Германии еще в первую мировую применили запрещенный изуверский способ – газовые атаки. А в эту войну фашисты пошли еще дальше – поставили на поток это грязное дело, уничтожая мирное население в газовых печах освенцимов, бухенвальдов и прочих концлагерей. Это их и доконало. К сожалению, наши недавние союзники американцы пошли еще дальше: сбросили на мирные города Японии атомные бомбы, испепелив десятки тысяч ни в чем не повинных детей, женщин и стариков.

А убитых лично мною я не считал. Люди не должны убивать друг друга. Если они люди. Если превратились в зверей, пусть сидят в клетках тюрем, едят баланду и работают в поте лица, пока не умрут. Другого не дано. Фашисты на нас напали и получили свое вместо территории и рабов. Будем надеяться, претендентов на мировое господство больше не появится.

Я ответил на твой вопрос, Ваня? Меня уже предупредили учителя о твоей любознательности. А теперь переходим к теме по геометрии.

…Мне довелось проучиться и пообщаться с Сергеем Николаевичем только год с небольшим. Надо признаться, математика давалась нелегко. Приходилось оставаться после уроков (два года в войну пропустил).

Сергей Николаевич не засиделся в холостяках – женился вскоре на недавней выпускнице, а теперь учительнице начальных классов и студентке-заочнице пединститута Лидочке Проворкиной, у которой выбор был между двумя женихами: молодым неженатым 2-ым секретарем райкома партии и фронтовым офицером. Но с первым была только дружба, а тут – дружба + любовь, от которой вскоре родилось огненно-золотоволосое, как пожар, (вся в папу!) солнышко-лапочка-дочка.

Нянек в те времена не держали. Родители молодоженов погибли на оккупированной немцами Украине. Так что маме и папе приходилось несладко: до обеда мама кормила-пеленала дитя, папа в школе. После обеда папа дома, мама в школе (все начальные классы учились во вторую смену).

В общем, чаще всего мне и другим отстающим по предметам Сергея Николаевича приходилось догрызать гранит науки прямо на дому преподавателя, когда упомянутое солнышко засыпало после очередного кормления или смены пеленок по известной причине.

Колыбельных песен в ходу у родителей было немного – чаще всего лирика военного времени. Одну из них и я годы спустя напевал своим рождающимся четверым погодкам – сыновьям и дочкам. Искал в сборниках песен, но до сих пор не нашел.

Пока мы корпели над задачками и теоремами в зале, в спальне приятным баритоном пел такой вот рассказ в стихах:

 

Вьется буря, всю ночь не смолкая,

На дворе замело все пути.

Ты в кроватке лежишь, золотая,

Нежно «мишку» прижавши к груди.

Сладкий сон глаза слипает,

И метель гудит в трубе.

Сколько радости мне доставляет

Здесь, на фронте, мечтать о тебе.

Припев:

Любимая, далекая, дочурка синеокая,

Нежно «мишку» укрой,

Спи в кроватке родной –

Твой отец вернется домой.

Я вернусь в квартиру нашу,

Не тревожа твой покой,

Твои светлые кудри приглажу

Этой жесткой солдатской рукой.

Сладкий сон твой не нарушу

И тебя не разбужу,

Лишь всю ночь, дорогая дочурка,

У кроватки твоей простою.

Припев: Любимая, далекая…

Папа порой убегал в школу по делам или в магазин за молоком, тогда проснувшейся синеглазке эту колыбельную напевал я. Сначала солнышко морщило носик, наверное, видя и чувствуя не родное лицо и голос, но потом привыкла и ко мне.

Но все когда-нибудь кончается. Экзамены за 7-й (ныне 9-й класс) сданы, и вскоре пришлось расстаться со школой, молодой учительской четой и их лапочкой, как оказалось, на все оставшуюся жизнь.

После армии на 7 лет захлестнула романтика горных профессий – геодезистов и геологов по проектированию ГЭС на реках Вахш и Пяндже, составляющих при слиянии Аму-Дарью (в древности Джейхун – бешеная). Потом женился – остепенился, осел в качестве рабочего на строительстве самой крупной в Средней Азии Нурекской ГЭС. Вечерняя школа. Заочно филфак университета и… четверо детей. Так романтика путешествий с годами трансформировалась в романтику постоянного накопления знаний в области гуманитарных наук – литературы – художественной и научно-популярной, исторической, географической. А по жизни – то рабочий на стройке, то учитель, то газетчик. Жизнь постоянно вносила коррективы: последние десять лет до пенсии, с переездом в Крым – снова рабочий. Но всегда следил за сообщениями СМИ о новостях из Таджикистана. Однажды проездом забежал в свою школу, чтобы встретиться с Сергеем Николаевичем. Но урок только начался, а водитель геологической партии дал только пять минут. Прошелся по коридору с дежурной по школе техничкой, указавшей на дверь с табличкой 7 «А». Оттуда слышался хоть и охрипший (прошло 15 лет), но такой знакомый мягкий баритон моего давнего учителя, который не любил рассказывать про войну, зато вечерами во дворе школы давал нам любоваться в телескоп лунными пейзажами ночного светила, далекими созвездиями со сказочными названиями из древнегреческих мифов.

Что-то внезапно кольнуло в моем натренированном горами сердце. Захотелось тихо постучать в дверь, сесть на заднюю парту и просто слушать и слушать этот до боли знакомый с детства голос прошедшего войну человека, когда-то несколько недель вместе со своими бойцами выковыривавшего фашистов из столицы Венгрии. А потом убивавшего под Прагой своих бывших соотечественников – власовцев. Тогда-то и появились на его груди две названные выше медали. А в левом кармане гимнастерки – партбилет вместо, точнее, вместе с билетом комсомольским.

На стройку к нам иногда приезжали на экскурсию и из нашего поселка (сто километров по горным серпантинам), рассказывали мне о школьных новостях. Однажды в республиканской газете в списке награжденных прочел: «…наградить директора средней школы поселка Дусти Костяева Сергея Николаевича – орденом Трудового Красного Знамени». Сел вечером после работы и накатал поздравительную открытку в стихах. Вскоре получил ответ с благодарностью и приглашение на торжества по случаю 30-летия школы (на фронтоне ее до сих пор архитектурная надпись – 1939). Но съездить в свою старенькую «альма матерь», увы, не довелось. А жизнь летела и летела на всех парусах то по бурным, то по легким волнам. Вам, уважаемые читатели, приходилось когда-нибудь в незнакомом городе через много лет встретить бывшего односельчанина, одноклассника (-цу). Даже если не дружили, или соперничали, вы бросались в объятия на виду у прохожих, и начинались воспоминания: «А помнишь»… Как ты плакал(а), когда ваш класс проиграл нам в волейбол? Или когда зазнавался, выиграв у меня в шахматы три партии подряд?

Так вот, читатель мой, за свою долгую жизнь со мной это случилось три раза. Не буду вдаваться в подробности двух – все-таки они случались в пределах 5-10 лет. А вот 3-ий – оказался длиною в целую жизнь.

...Сижу на берегу Азовского моря – село Каменка. Позади несколько палаток и авто. Взрослые купаются, играют в волейбол, режутся в карты, трапезничают. Дети плещутся на отмелях, играют в догонялки. И только одна девочка лет 8-10 с золотистыми локонами кудряшек строит из мокрого песка башни и замки. Вскоре из воды появляется молодая женщина с мокрой шевелюрой тоже золотых волос и заводит девочку в палатку. Через несколько минут из нее же выходит красивая седая дама лет 65-ти. Наши глаза лишь на секунду-другую встретились, она смущенно прошла мимо и легко, по-мужски поплыла, рассекая упругим телом встречные волны. А у меня почему-то «поплыла» голова от мимолетного взгляда этих синих, как небушко, глаз. Сердце застучало невпопад от какого-то неясного предчувствия. Успокоив самогипнозом обороты своего старого «мотора», я стал прикидывать: мне – 80, ей примерно – 65, дочери – лет сорок, внучке – 8-10 лет. Все трое солнечно-рыжие. Но где Крым и где Таджикистан? Правда, там в начале 90-х была гражданская война – могли уехать к родне на Украину. Спрашивать неудобно, а она уже вышла из воды и отжимает ладонями мокрые волосы. И тут я стал потихоньку насвистывать мелодию той давней-давней колыбельной Сергея Николаевича, наблюдая боковым зрением за ее реакцией. Свист сменил голосовым сопровождением припева: «…Любимая, далекая, дочурка синеокая»… Вдруг она замерла, потом резко повернула голову в мою сторону и медленно опустилась на песок, закрыв лицо руками. «Ну дуралей – нашел способ проверки», – чертыхнулся я и быстро подошел к ней: «Вам плохо?»

– «Вы знали моего папу?» – выдохнула еле слышно женщина. «Да не волнуйтесь, пожалуйста, я учился у него и иногда нянчил одну крохотную девочку, напевая папину песенку». «Папа мне рассказывал о вас, показывал вашу поздравительную открытку. Среди фотографий семейного альбома есть и любительская – я сижу на шее одного мальчишки, ухватив его за вихры»…

Из палатки выпрыгнула копия той давней-давней моей подопечной, подбежав резко тормознула: «Бабуля, ты плачешь? Тебя обидели?» – «Нет, солнышко, этот дедушка был когда-то учеником моего папы, иди к маме, я сейчас… мы сейчас придем».

Надо ли пересказывать в подробностях все, о чем до поздней ночи у костра поведала мне бывшая учительница математики Любовь Сергеевна Костяева – дочь фронтовика и моего педагога. Не хватит «Искорке» нашей места для других заметок. Но если коротко: да, он был директором школы, депутатом Верховного Совета Республики, был награжден орденом Ленина, полтора года переводчиком в 40-й армии Бориса Громова в Афганистане. Вернувшись, продолжал директорствовать.

Я не стал спрашивать, жив ли Сергей Николаевич и его супруга Лидия Антоновна Проворкина- Костяева. Она сама поведала, что однажды, уже на пенсии, поехали к дальним родственникам на Украину. С началом гражданской войны в республике в начале 90-х вызвали оттуда и детей с внучкой. Три года назад Сергей Николаевич слег и вскоре скончался: сказалась рана в области легких, о которой, кроме мамы, никто не знал (вот почему мне показался охрипшим его голос в ту поездку в школу). А через полгода умерла и его супруга. «А вы знаете, у меня с утра было праздничное настроение, – сказала Любовь Сергеевна. – Летала как на крыльях. Только потом догадалась почему: мне позвонил мой бывший ученик из Таджикистана – просто так, без всякого повода, узнать о моем, дочери и внучки здоровье.  Я ведь, как и папа, преподавала математику, а вот дочь пошла по стопам мамы – русский и литературу. Так приятно и светло стало на душе. Ну а встреча с вами – это вообще подарок судьбы. Как тесен наш мир... Так что не спать мне теперь несколько ночей. Но это такая хорошая бессонница!

Впрочем, уважаемые читатели, бессонницей и я буду страдать. По разным причинам. В том числе и по такой: почему мы в суете сует забываем хоть раз в году отправить открытку или письмо нашим бывшим наставникам-учителям? А некоторые из нас даже родителям? Чтобы они несколько дней летали как на крыльях, а по ночам страдали от приятной бессонницы.

Пожалуйста, сейчас же подпишите открытку! Или позвоните! Добро?

М. Аленкин,

пос. Нижнегорский

Дополнительная информация