Жизнь в борьбе за счастье
- Подробности
- Создано 18.02.2016 10:29
- Просмотров: 868
ШЕВКИЕ АБИБУЛЛАЕВА
Точность моей работы разведчицей-подпольщицей каждый раз подтверждалась, хотя простых заданий не было.
В начале января 1944 года подпольщики находились в Биюк-Озенбаше и Кучук-Озенбаше (сейчас Соколиное) за взорванным мостиком. «Большой Фриц» – Бекир Османович и его жена жили в Зуйском районе, недалеко от села Донское. Я пошла к нему в гости, он от страха не стал меня признавать, и я поняла, что где-то поблизости – опасность. Молча ушла, убедившись, что борьба за справедливость еще не окончена. А тем временем Красная Армия освобождала города и села от фашистов, которые сожгли более 200 деревень (Соколиное, Озенбаш, дошли до Черных Вод). Не щадили ни родителей с детьми, ни стариков, запугивали людей, чтобы боялись своих. кто виноват, что в каждой деревне по 20-30 расстрелянных было?!
Практика жизни привела меня к выводу, что надо защищать искусство, которое понадобится в будущем, но я ходила и днем, и ночью везде одна и ничего не могла сама сделать – только доложить руководству о бесчинствах фашистов, иногда сообщая Витятину самые одиозные имена. У меня не было ни подруг, ни кавалеров, все было строго – я выполняла задания – передавать, куда прикажут, шифрованные письма…
К 15 апреля 1944 года почти полностью был освобожден Крым, штаб партизан и штаб 4-го украинского фронта объединились, командирами стали бывшие защитники 35-й батареи, я знала комиссара Иванова и политрука Сангуряна Арама Мисоковича. Однажды сижу в штабе, входит Иванов, узнал меня и прямо бросился ко мне, спросил, где моя мама с двумя детьми и дядя Солетдин, который был председателем сельсовета в нашем колхозе-миллионере. Я ответила, что мама с младшими пряталась где-то в лесах, а вот дядя, которому в свое время вручали грамоту за ударную работу в колхозе, был выдан немцам полицаями и расстрелян. Иванов пошел в свой штаб, принес мне паек армейский и записку для Витятина, чтобы распределение партизан в воинские части начинали с нашей стрелковой дивизии. Сбор был на территории милиции в Куйбышево. Партизаны собрались, построились – и в это время привели пленных фашистов. Приказ был неожиданным не только для меня: пленным велели снять одежду и обувь и отдать партизанам, а нам – отдать немцам свое изорванное тряпье, т.к. обмундирование для нас подвезти еще не успели… Я кружилась-вертелась, наблюдала за своими и пленными, ведь я была одна женщина, и мне переодеться было не во что…
Немцы были молодые, всем хотелось жить, но они боялись, что их расстреляют. Я увидела у одного пленного выглядывающий из кармана вышитый носовой платочек, подошла и забрала, а там написано: «На память Катюше!». Партизан едва удержали от самосуда.
После 15 апреля 1944 г. меня зачислили в 51-ю армию, в стрелковую дивизию, в резерв. И я получила приказ идти на разведку в село Красный Мак, где окопалось войско генерала Манштейна. Надо было найти и убрать предателя. Сангурян дал мне на всякий случай свой именной пистолет.
М.А. Македонский не хотел меня отпускать, сказал, что я должна остаться при партизанском штабе, а я ответила, что в 1942-м была на 35-й батарее и должна снова до нее дойти, участвуя в освобождении Севастополя. Он вздохнул и ушел…
Направляясь в сторону Бахчисарая, прошла несколько деревень – везде полно фашистов, стояли на шоссейной дороге вплоть до станции Сюйрень, одна часть в стороне Верхне-Садовой, другая – в направлении Мангуп-Кале, третья у села Черкез-Кермен. прохожу по лесополосе на 1-й и 2-й кордоны Мекезиевых гор, а дальше большая немецкая группировка по р. Бельбек до Любимовки, Инкермана и Балаклавы: стояли боевые машины, потому что сам Манштейн разместил штаб в селе Черки-Кермен в пещерах – там удобные каменные пещеры, их не видно с дороги – очень защищенное местечко…
П. Т. Мальцев. «Штурм Сапун-горы 7 мая 1944 года»
Как быть? Иду смело и держу в руке свой порванный ботинок, а немцы остановили машины и ждут меня. Если проверят – конец, потому что у меня пистолет. машин было около пяти, в передней сидел офицер и фельдфебели, один открыл дверь кабины и спросил, где русские. Я ответила, что не видела, русские плохие (на ломаном немецком), и я не знаю, где они. Немцы посмеялись и уехали, я спасла себя тем, что немного знала язык и назвала своих нехорошими словами, это уже была моя смелость, находчивость…
Прошла по деревне, никого нигде нет – спрятались от бомбежки. Встретила мальчика лет 12, спросила у него, не знает ли он, где моя тетка, у нее ишачок был, он сказал, что она убежала в другую деревню. Я дальше не пошла – обстановка здесь была понятной, вернулась в Куйбышевский район и сразу доложила комиссару Иванову – до Верхне-Садового дошли без боя. На высоте 2-го кордона был небольшой обстрел, а 26 апреля освободили мои родные деревни – Камышлы и Верхне-Садовое, потом 1-й кордон и Инкерман, дошли до Сапун-горы. Здесь бои шли очень тяжелые, трудно было по горе подниматься под обстрелом сверху, непрерывно шел бой днем и ночью, из командиров участвовали Куликов, заместитель Октябрьского, Батов и Сангурян. Один солдат поднял на Сапун-горе красный флаг и сразу же погиб, после этого – второй, Яцуненко, ему присвоили звание Героя Советского Союза.
Наша стрелковая дивизия стремилась быстрее освободить 35-ю батарею, это были почти все те же командиры, которые ее защищали в 1941-42 годах. Мы пошли вправо через Малахов курган, захватили 30-ю батарею, склады боезапасов, много пшена, но нам не разрешили ничего взять – оно могло быть отравленным. Я взяла несколько пакетиков порошка, там было написано, что из одного пакетика получается 10 литров газированной воды. Тем временем мы дошли до Севастопольского вокзала и двинулись к площади Нахимова, там до войны стоял памятник Владимиру Ильичу Ленину. Дальше мы погнали немцев по улице Пожарова, они спешили эвакуироваться, а мы буквально не давали им дышать, дошли до Стрелецкой бухты и Херсонеса, немного не доходя до 35-й батареи. Остановились на отдых – это было 7 мая, а 8-го уже поднялись на горку на Фиоленте. Видим: разбитые танки и 2 машины с грузом, а на земле в 2 ряда друг напротив друга лежали мертвые эсосовцы – не стали сдаваться в плен, застрелились, а один фельдфебель лежал у подбитого танка. Наш корреспондент Конрабалов сфотографировал момент, когда командиры осторожно подошли и посмотрели – в одной машине оказалось серебро, другая была забита советскими бумажными деньгами и монетами; фашисты не успели эвакуироваться сами и вывезти награбленное…
Это было уже 9 Мая 1944 года, мы радовались, обнимались, хвалили друг друга, а 10-го целый день от радости и от усталости лежали и смотрели в ясное весеннее небо…
Меня решили отправить в санаторий, я была очень слабой и стеснялась каждого шага, но тут новый приказ: кто прибыл в Севастополь, идти на проверку в военкомат, а мне, комсомолке, было велено явиться к секретарю обкома товарищу Булатову, т.к. в освобожденных районах надо было восстанавливать Советскую власть.
Меня назначили инструктором Балаклавского райкома комсомола, а старшую сестру – председателем колхоза в село Камышлы… С 12 по 15 мая принимала письма, направляла людей, раздавала клеить афиши и т.п. И тут произошла встреча с бойцом Черноморского флота – мы еще были когда-то в 3-м морполку. Он увидел меня, обрадовался, обнял, а я спросила, где командир Гончаренко, а когда он сказал, что Гончаренко, погиб, я стала плакать, а он меня успокаивать. А еще велел быстрее идти на встречу с нашим генералом, Трофимом Калиновичем, привел меня в обком к Булатову и в горсовет к Ермолаеву, велел дать мне пропуск, чтобы я могла встретится с Коломойцем.
Прихожу в военкомат, мне там велели идти не на встречу, а на медкомиссию: а там уйма народу… Дождалась, зашла, и после проверки я была признана годной снова быть воином, очень было много расспросов, дали справку, что мобилизована военкоматом и должна быть направлена на румынскую границу. Из 900 партизан под мобилизацию попали только 11 человек: 9 мужчин и 2 женщины, – я и Валя. Сложное было время, и так сложно обернулось дело.
Прошел слух, что будут татар выселять, и не только татар… Я попросила разрешения попрощаться с родными, приехала на мотоцикле в свою деревню Камышлы, деревня разбита, никого нет, а мой бедный дедушка, ему уже было больше 95 лет, начал ремонтировать свой домик черной глиной. Как увидел меня, слезы из глаз потекли. За полчаса он сказал, что прочитает молитву, чтобы я вернулась живой, у него в кармане было 36 рублей, он отдал мне и сказал, чтобы взяла – пригодятся. Обнял, поцеловались, его синие глаза до сих пор в моей памяти. Больше я своего любимого дедушку не видела, он умер в Узбекистане, в Янгиюльском районе, где работал конюхом в колхозе Карла Маркса, и никто не знал, что ему тогда было больше 100 лет… А вот с матерью я не смогла попрощаться, она где-то скиталась с детьми.
Продолжение следует…
