Жизнь в борьбе за счастье
- Подробности
- Создано 31.03.2016 11:19
- Просмотров: 696
ШЕВКИЕ АБИБУЛЛАЕВА
Вот так и жили: то радость, то горе…
На месте редко решались наши вопросы, приходилось обращаться в Москву, оттуда помогали быстро. Моя старшая дочь умерла в больнице им. Семашко после операции по онкозаболеванию, в это время она жила недалеко от меня вместе с мужем, и я была рядом с ней и в больнице. Ей было всего 34 года!
Поминки я делала в селе, у себя. Люди пришли, и тут же милиция и председатель сельсовета – думали, что я делаю собрание, хотели меня в этом обвинить… Пригласила их войти, сесть, закусить – но без водки, у нас не принято. Они молча повернулись и ушли, кому успела, сунула конфетки.
Пишу и плачу: вспоминаю не только дочку, но и погибшую на войне однополчанку, ведь уже больше 30 лет мы жили в мирной стране – и такое отношение… обидно. Тут еще меджлисовцы начали у меня появляться: Риза, Абла, Эльдар и еще один Риза приезжал с Кубани, Надхие… Они видят, что я хожу в хор комитета ветеранов, что меня по праздникам приглашают в президиум на трибуну, но думали, что я против Советской власти, а я сказала, что была комсомолкой и останусь комсомолкой на всю жизнь, а вы, если хотите, стройте свой меджлис, я вам не мешаю, не задевайте меня – я же больная после ранений… Им присылали вещи, одежду – мне не давали, мол, не наша, враг меджлиса. Да мне и не надо было, я уже получала военную пенсию и не меняла свое мнение, сердцем была со своими воинами…
Держала по десятку баранов, двух козочек, барашек отдавала в стадо, угощала чабана-вдовца, и он мне помогал. Потом дети мои, Зарифа и Земфира, вышли замуж, одна – за русского, вторая – за украинца, я не возражала, в Севастополь уехали, а я оставалась в Белогорском. Одна, без присмотра, не выходила на улицу, держала двух собак… Оружия у меня не было. Только порошок каустической соды, земляки приходили и рассказывали, как меджлисовцы их агитируют. Однажды со мной спорил Абла, а недалеко жил один эстонец. Он меня ударил так, что я упала и потеряла сознание, меня увезли в больницу, положили на диван в коридоре, рядом со мной сидел врач и тут же стоял этот эстонец…
…Снова появляются Григоренко с Быковским и Айшечкой. Жил в Зуйском районе парень Муса, они пришли к нему в гости, вроде они его защищают, а тут в центре Мазанки запеленговали передатчик. Председатель сельсовета посылает двух милиционеров на мотоцикле искать эту рацию, они пришли прямо к Мусе, а тут у него Григоренко с Айше, Муса полураздетый, а Айше ему говорит, чтобы надел фуфайку, облей керосином и как выйдешь, закури папиросу и тогда иди к милиционеру. Такая вот провокация! На Мусе фуфайка горит, милиционер от него убегает, куда спрятался второй, – непонятно. Когда Муса добежал до шоссе, он уже бежать не мог и упал, в доме остались его жена и двое детей… Пошел слух, что Муса сжег себя за родину. Приехали и с Кубани, из Анапы, и из Узбекистана прилетели, а тут поднялись все крымские органы, остановили движение, искали провокаторов. Григоренко был в полукожаной куртке и кожаной фуражке, в черных очках, Айше успела переодеться старушкой, и пока не похоронили Мусу, они кричали: «Советский Союз – предатели! Долой фронтовиков!». На кладбище я сидела на краю на камешке, а представители органов посматривали на меня и в конце концов заинтересовались, чего я сижу на одном месте и ни во что не вмешиваюсь, откуда я приехала и надолго ли. Я ответила, что из Старого Крыма, на 3 дня, и они от меня ушли…
А после этих похорон делили наследство: ящик, по виду похожий на сундучок, был полон лука-сеянца, лук выбросили и набросали туда денег, буквально битком натолкали и сказали, что это на поминки и для семьи, Однако, когда люди разошлись и разъехались, мелочь отдали жене Мусы, а Айше и Григоренко забрали почти все, на эти деньги они удрали из Крыма. Айше оформила фиктивный брак с евреем, уехала с ним в Израиль, а потом пошел слух, что они уже в Америке…
На этом дело не кончилось. Пришло письмо от моего командира, спрашивает, как у меня обстановка, – видимо, какие-то неспокойные слухи дошли и до него. А там появились какие-то бритоголовые парни с волосами «ежиком» по центру головы, один из них поймал фронтовика, привел его силой в горсовет и заставлял кричать здравицы Гитлеру – вот такое известие пришло от командира.
Но новая беда была не за горами. В Фергане начали бунтовать переселенцы, убегать в Крым, скопились в Зуйском районе. А с меджлисом объединились турки, месхетинцы – черт их разберет! – бунтуют! Какой-то мужик разбил стекло в пассажирском автомобиле – его посадили, давай объединяться в его защиту, а тут беженцев надо кормить и как-то уладить дело, потому что люди не подчиняются власти, собираются у райкома и здания милиции, кричат, что фронтовики убийцы, что все должны убираться и освободить для них место, разные мальчишки уже пинали друг друга, милицейский чиновник просил добром разойтись – никто не слушал. Потом из Зуи перешли в Белогорский район, перекрыли дорогу Симферополь – Феодосия у Белогорска. Заняли молокозавод, фермы, не пускали там людей приступить к работе. Каждый день по радио говорят: расходитесь, будем помогать, говорите, кто чего хочет. А никто слушать не хочет, еще хуже орут – это был уже 1988 год. Вытворяли такое: рубили голову памятникам, мазали лицо мазутом… Я пыталась их успокоить: «Что вы делаете, надо думать, как жить, а не как ссориться»… Не слушают, а ходила я везде с Артурчиком…
Пришла в горком партии к секретарю, у него сидели в кабинете еще двое, говорю им, что надо идти к людям, в лагерь бунтовщиков, – они только головами покачали… Пошла сама, спросила, кому конкретно что надо. Одна говорит – прописка, другой – освободить Джапарова, третий – нет, нам надо бастовать… Пришла в горком, рассказала, они не знают, как быть, вызвали представителей из Москвы, сказали, что через 8 часов приедут. Люди сидели и у кабинета, и на улице – кто спал, кто думал…
Мы дождались комиссии из Кремля, и люди стали выступать по очереди. Один – сразу против Ленина, второй – открыть дорогу для всех, кто хочет приехать, третьему – автономию, четвертый – требует прописку, пятый – ликвидировать армию и милицию… третье-десятое – чтобы власть в селах была у священников, они будут и судьями, и адвокатами… И вроде люди были с высшим образованием, но на пустую голову кашу не сваришь…
И приехавших было трудно слушать: чиновники во мнениях не сходились. Один осуждал Ленина, другой – партию, третий – что здесь не нужны русские, мол, разберутся татары между собой сами. Я сидела в президиуме, рядом со мной были первый секретарь райкома и прокурор (фронтовик, без руки). Подошла моя очередь выступить, я сказала, что пошла воевать комсомолкой и останусь верна своим боевым товарищам, потому что в моей семье 5 человек от голода умерли… В чем ошибся Ленин – что дал всем вам не только кусок хлеба, но и образование?! А царь Николай ввязался в войну – ради чего? Именно он ошибся страшно, за что и был расстрелян. И кто убил при другом царе Пушкина? Как это – не нужна армия, а кто будет защищать свою Родину?! И милиция нужна: если вас грабят, кто защитит?! И как это не нужны русские?! Они – соседи, к кому первому пойдешь, когда беда?! – Соседи и выручат! А автономия – для всех, земля государственная – надо работать на ней. Священники не будут судить беспристрастно, кого любят – будут обнимать, а у кого денег нет – пугать божьей карой, заставят работать на себя – снова эксплуатировать людей… еще живы свидетели моих слов, кто был тогда молодым. Какой-то генерал спросил, насколько свободно я выступала. Ответила, что белые забрали лошадь, украинцы забрали коров, барашек забрали националисты-татары, коров забили при Хрущеве русские… Если выбирали неопытного депутата, так у него от радости 2 рога выросли – отрезали у козы с шеи веревку, от радости делает что хочет и никого не слушает... сейчас он вроде на высоте, а когда беда, – он на самой густой ветке спрячется. Как вы будете делить такую козу? Мой личный совет: мы с русскими и украинцами вместе в Крыму решаем разные ситуации. А кто возвращается, пусть на свое прежнее место жительства идет – надо по паспортам смотреть и направлять, если скопились в одном районе – это плохо, трудно помогать людям нормальному руководителю... Тем дело и кончилось. Но не сразу…
Я не любила Ельцина – по его вине распался Советский Союз. Остановились заводы и фабрики, вся молодежь стала без работы возбужденной. И очень страшно, что нет моих однополчан, – самых надежных друзей, остается терпеть все…
Снова поднял голову меджлис: своей родне, даже маленьким детям, дома покупают; мучили Сахарова – по ВВС передавали, а тем временем меджлисовцы пообещали сжечь мой дом, если не пойду в меджлис, а я им сказала, что вон спит мой внук, у него есть родители – если что-то с ним случится, они вас найдут и убьют. Утром я позвонила в горком, мне поставили охрану, и после ельцинского переворота решила уехать из Белогорского района, ведь я еще против таких захватчиков статью писала в 1988 году, и в органах после той статьи меня стали еще больше уважать…
После переворота общество «Знание» распалось, не знаю почему; чиновники белогорские не хотели меня отпускать, но я продала свой маленький домик и переехала в свою родную деревню Камышлы, разбитую, разваленную, с разрушенными фундаментами, а многие вообще не сохранились. Земля лежала бесхозной. Люди сами пытались как-то ее делить себе и детям. Земляков-односельчан было всего 10 человек, остальные из других селений. Нам официально дали разрешение на 20 соток, а потом, через год, по 10 соток… Это было при мэре Ермакове, потом – при Семенове, нас уже было 32 семьи. Люди ждали помощи: работы нет. Денежная помощь ушла куда-то в меджлис. Они позанимали посты, а люди голодали. И из 32 семей осталось 5 (четыре татарские, одна таджикская) и 6 русских и украинских. Так и живем вместе. Сначала я построила себе сарай, это в первый год, на второй уже жила в маленьком подвальчике, подружилась с Надей, она мне приносила хлебушка и иногда давала молочка и творога. А рядом сады были бесхозные, много деревьев: абрикос, вишни, персики, кизил… Жила без конфликтов с меджлисом, они меня за человека не считали, а фронтовиков – вообще предателями, уже 23 года живу без их помощи.
За это время, с 1993 года, здесь ни разу не появилась милиция, никто не поинтересовался, люди тут живут или звери… Одно время было здесь жить очень страшно: начали ходить сюда какие-то лысые мужики, рыли землю – в немецких останках искали золото; и в Черной балке, которая была запретной, до войны там были боеприпасы, продуктовый НЗ… а потом все оказалось брошенным, растаскивали кому не лень почти 3 года. Я купила у военных 1000 ящичков, накрыла ими крышу – так до сих пор и стоит без ремонта…
Продолжение следует…
г. Севастополь,
с. Камышлы
