Жизнь в борьбе за счастье
- Подробности
- Создано 07.04.2016 12:13
- Просмотров: 767
ШЕВКИЕ АБИБУЛЛАЕВА
После 1995 года из сельсовета сообщили, что мне в городе должны дать квартиру. Никто ничего об этом «не знает», пошли в меджлис с дочерьми, а там сказали, что людям с русскими фамилиями они не дают – дочки носят фамилии мужей… В общем, меджлис разделил татарские деньги между собой, и живут они спокойно и весело, а мои дети оказались в стороне… Потом мои однополчане стали хлопотать в комитете ветеранов войны, т.к. в горсовете моим дочерям предложили определить меня в дом престарелых. Дочери возмутились: «Вы свою маму отправляйте в дом престарелых, вы сегодня такие посты занимаете за счет фронтовиков». Олейник сказал: «Фронтовик должен иметь жилье, отдайте этой женщине мою очередь, ищите квартиру в центре города, чтобы легче было с больной ногой ходить» – и за 3 дня нашли! Спасибо однополчанам и Олейнику!
Пришли в дом, там только крыша, стены и электросчетчик, даже труб в туалете нет, полы были деревянные – и тех нет. За электричество было не плачено года 2 или 3 – содрали с меня: вот что творилось после уничтожения Союза. Посмотрела я – денег на ремонт нет, решила остаться в родных Камышлах, а там только прописалась, т.к. квартиру дали на одного человека – на меня. Дочки с детьми жили на частной квартире, пошли просить помощи у комитета ветеранов, там был бывший чапаевец председателем, а Байсак был из его взвода. Стала просить, чтобы моим дочерям дали хотя бы по комнате в общежитии, он вначале велел написать заявление, а потом потребовал военный билет. Я сказала, что принесу, попрощалась и только открыла дверь, как слышу, что он при помощнике громко назвал меня татарской мордой…. Открыла дверь и сказала, что он недостоин занимать ветеранский пост. Вышла и попросила таксиста, чтобы он нашел коммунистов. Это оказалось близко, но подвальное помещение, теснота, у депутата даже кабинета нет. Я сразу стала плакать – как Байсак меня обидел. Рассказала о себе, о том, что воевала еще будучи комсомолкой. Он мне сказал, что коммунисты сейчас не у власти, но мы попробуем помочь заслуженному человеку. И на второй день пришла женщина, написала статью, ее тут же напечатали, мне принесли эту статью, и я сразу пошла к Байсаку. В кабинете его не было, а газета лежала у него на столе. Он меня увидел в коридоре, сказал, что верит мне и проверять мои документы не будет, но извинения не попросил и никакой помощи не оказал, я больше к нему не ходила – ему дали адмиральское звание – куда мне…
После него меня нашел Бреславский, принял в свое общество ветеранов войны, и я помогала им разыскивать останки наших воинов на 35-й береговой батарее. Их похоронили на ветеранском кладбище недалеко от Сапун-горы и в Казачьей бухте…
После этого меня нашел писатель Шестаков, он был военным корреспондентом. В 2001-м году, после моего выступления на татарском кладбище, кто-то сзади потянул меня за одежду. Он сказал, что нашел моего командира в Ленинграде, но ему дали мой адрес в Самарканде, и поэтому мы с командиром до сих пор не встретились. А писатель со мной работал 5 лет, печатал свои материалы о войне в газетах и журналах, написал 2 книги и стал популярен. Один или два раза была с ним в училище им. П. С. Нахимова, два раза – в гарнизоне Казачьей бухты, там всегда торжественно принимали…
Но известность портит людей, и когда я ему указала на ошибки во второй книге, он обиделся. И теперь мы только по праздникам здороваемся. Вот так скромный человек изменился на глазах… И этот случай показал, что надо и доверять, и проверять… Мне не надо никаких похвал, я в душе осталась той же девчонкой – комсомолкой, колхозницей…
Впервые меня снимал на компьютер москвич, я не знаю его фамилии. Он сказал, что найдем подбитый мною танк, ведь об этом весь мир знает, но надо суметь это показать. Он сдержал слово: как-то в День Победы сижу на скамейке в городе, мимо идет молодая дама с мужем и двумя детьми, они увидели мои награды, остановились и сказали: «Мы видели, как Вы подожгли фашистский танк». Я не успела с ними толком поговорить, как подошел один из ветеранов и потащил меня фотографироваться с мэром Яцубой – это тоже благодаря москвичу, он назвался то ли Мок, то ли Макс…
Я стремилась сохранить историю, к которой причастна, бросила строить свой дом и стала строить музей (с 2004 года). Стройка еще продолжается – на одну пенсию сразу все стройматериалы не закупить, но первую очередь музея уже открыли…
С 1991 года я жила поначалу вообще под кустом кизила: старую мебель поставила, от шифоньера огородила досками стены, нашла остатки шифера и обшила вокруг черной упаковочной непромокаемой бумагой, в том числе и крышу поверх шифера, чтобы не протекала, а дверь занавесила одеялом. Так и жила без печки, в холодную погоду укрывалась матрацем, а люди хотели все сразу, не выдерживали и уходили…
Пока председателем на ВИРе был Щербаков, он на поляне дал дачникам землю, у тети Лены был курятник, а в подвале помещалась одна койка, я перешла туда и там зимовала. Весной копала землю ножом на 30 см и по метру было расстояние между рядами грядок, воду брала у соседей из колодца, качали моторчиком, а на поляне возле лесополосы были абрикосы, орехи, вишня, персики, полно было кизила – всего хватало всем. Когда умер Щербаков, все плодовые деревья срубили – лучше бы людям раздали, ни одного не осталось – даже большой тутовник срубили…
А жизнь продолжалась, купила себе одну козочку, доила, хватало на все блюда, а держала на веревке на краю огорода, она паслась – и я сыта была. На краю огорода держала и десяток кур, гнездо для них я огородила камнем и выпускала пастись, свежей травы и букашек им хватало, они были сытые и упитанные. А потом куры сами сели высиживать цыплят. По 10-15 было в каждом приплоде, считайте, за 32 года вывели более 7000. Я их продавала, резала, давала детям в город. Я любила держать домашнюю живность и за работой не чувствовала одиночества. Точно так же от одной козы пошел приплод, они сами паслись в лесу и сами возвращались. Продавала и его, потихоньку появились и хоть небольшие, но средства на строительство дома. Сейчас я уже состарилась, нет сил на всю такую работу. За мной ухаживает внучка Кристина, она же пытается добиться официального оформления земли и дома, который давно уже просит ремонта. Сколько я ходила сама по чиновникам – везде документы почему-то пропадали. Совести нет – обижать пожилого человека!
До сих пор внучка ходит и хлопочет об оформлении земли и дома, все ее обращения натыкаются на ссылки чиновников друг на друга и преславутое «завтра»… Вроде и все документы есть, теперь надо переоформлять по новым законам, сижу и думаю, успею до смерти или нет. А тут еще музей полностью не закончен, а он пригодится растущему поколению, ведь уже Великая Отечественная война воспринимается детьми как легенда. Должен быть хозяин у музея, надо ухаживать за экспонатами, чтобы не пропали…
Из экспозиции музея в с. Камышлы
Хочу еще раз вспомнить 1941-й год. Ходили по приказу Горпищенко на разведку на 2-й кордон Мекензиевых гор, командиром группы разведчиков был Короев, татарин. Всем памятники стоят, а Короеву нет нигде, это как раз с ним поймали троих немцев с пионерскими галстуками, один из разведчиков – Калмыков объяснил мне, что это не пионеры, а смертники. Дальше между первым и вторым кордонами были окопы, в которых находились немецкие командиры. Один матрос только прицелился стрелять, другой правой ногой прижал к земле и держал на прицеле обеими руками, третий поднял руку и хотел бросить ручную гранату, четвертый хотел выйти из окопа, в одной руке у него хлеб, во второй – котелок, и тут бешеные немцы пустили какой-то запрещенный газ – все они в один момент замерли, окаменели и так и остались стоять…. До сих пор они у меня в глазах, как во сне. Причина в том, что пока я оказывала помощь раненым, оставалась сзади, а потом догоняла своих, и понять не могу, почему они не упали. Говорили, что использовать газ было запрещено, но немцы тайком применяли…
Был еще случай: из Камышлов я вывела из-под обстрела 90-летнего старика Халилова и мы с Юрой Махарадзе и Ляпиным отвели его в Севастополь в трофейный музей на улице Ленина, а мне там сказали, чтобы я отвела его в дом престарелых на улицу Советскую. После войны я встретилась со своим однополчанином Ляпиным, он ослеп после сильного сотрясения мозга, но сын привез его на встречу однополчан. Он просил меня найти, а когда его сын нашел меня и привел к нему, мы плакали…. Невозможно было сдержаться, все плакали, потому что слепой – и тот приехал на встречу однополчан.
Продолжение следует…
г. Севастополь,
с. Камышлы
