ЭТЮДЫ ОБ УЧЕНЫХ. ЖАН Д’АЛАМБЕР:«МАТЕМАТИЧЕСКИЕ КНИГИ — ОТДЫХ»
- Подробности
- Создано 05.07.2016 16:19
- Просмотров: 578
Начало будет как в плохом романе. Ноябрьская ночь 1717 года. Стужа. Ветер воет в готических шпилях собора Парижской богоматери, а кажется – это химеры, бесстрастно смотрящие вниз на Париж, затянули сатанинскую песню. У северного угла портала, на ступеньках круглой церкви святого Жана, лежал маленький мягкий сверток, тихонько вздрагивающий и попискивающий. Впрочем, писк, наверное, заглушался ветром. Когда полицейский наклонился над ним, он увидел младенца в дорогом одеяльце. Мальчика отдали многодетной жене стекольщика Руссо. Через несколько дней один господин, пожелавший остаться неизвестным, передал значительную сумму на воспитание младенца, которого нарекли Жаном Лероном (Жаном Круглым) по имени церкви, где его нашли. Уже став взрослым, он сам придумал себе имя: Жан Лерон Д’Аламбер.
Супруги Руссо были милыми людьми, и Жану жилось у них хорошо. Привязанность к названным родителям Д’Аламбер сохранил на всю жизнь, впрочем, большую ее часть – около сорока лет – он прожил в доме стекольщика. Он хорошо учился в пансионе, обнаруживая литературное дарование. Потом в коллегии Мазарини два года занимался риторикой, увлекался поэзией и философией. Д’Аламбер был человеком всесторонне талантливым и, вероятно, достиг бы больших высот в любом своем начинании. И все-таки, окончив коллегию и получив степень магистра свободных наук, он никак не мог выбрать труд по душе. Названные родители хотели видеть его при каком-нибудь солидном деле, мечтали, что Жан станет адвокатом или врачом, и с тревогой следили за его непонятным и, с их точки зрения, совершенно бесперспективным увлечением математикой. Мягкий по природе, он готов был уступить им и даже отнес к приятелю все математические книги, пообещав не трогать их, пока не станет доктором медицины.
И не выполнил обещания. Под тем или иным предлогом приносил он домой то одну, то другую книгу, сидел в библиотеках над алгебраическими трактатами, а дома отыскивал доказательства запомнившихся теорем, радовался этим маленьким победам и тосковал, потому что никто не мог разделить с ним эту радость. А на следующий день вдруг находил в книге с таким трудом добытое им накануне решение, и тут уж совсем не знал, радоваться ему или огорчаться. Он влюбился в математику, а был однолюб и ничего не мог с собой поделать.
Сейчас во всех институтах и университетах изучают принцип Д’Аламбера и решают дифференциальные уравнения, общие правила составления которых дал он, 26-летний Д’Аламбер. А офицеры-артиллеристы знают это имя потому, что он, Д’Аламбер, впервые научно объяснил рикошет. Для метеорологов он метеоролог – ведь явление воздушных приливов доказал он, Д’Аламбер. Астрономы не помнят, конечно, об этом. Для астрономов важнее его теория возмущений движений планет, работы по нутациям. И физики чтят Д’Аламбера – ведь трактат о поперечных колебаниях струны лежит в первом венце фундамента математической физики.
А для всех людей науки он навсегда останется Д’Аламбером энциклопедистом, составителем и автором замечательного 20-томника. И напрасно салонные парижские острословы хихикали: «Д’Аламбер – великий писатель среди геометров и величайший геометр в литературе». Он действительно был великим математиком и превосходным острым писателем. Взять хотя бы его «Опыт об отношениях литераторов к вельможам», в котором, не боясь нападок верноподданной литературной братии, этот математик отстаивал честь высокого звания писателя. Он писал книги по теории музыки и музыкальной эстетике, и, может быть, ему более чем кому-либо подходит это звание, присвоенное потомками, – энциклопедист.
Этот скромный человек никогда не подчеркивал своих заслуг. Избранный в 23 года во Французскую академию, он получил только почетное звание, на которое, увы, нельзя было купить и булки. Правительство тоже запамятовало с поддержкой молодого таланта. Он жил на 100 ливров в месяц и, наверное, жил бы так долго, если бы в ответ на мемуары, посланные в Берлинскую академию, Фридрих II, почитавший себя покровителем наук, не учредил ему пенсию в 1200 ливров в год. Чтобы не оконфузиться, французский министр де Ларгансон, который, по свидетельству современников, «любил умных людей и не завидовал им, потому что сам был умным человеком», выхлопотал ученому такую же пенсию на родине. Доходы Д’Аламбера утроились. В доме стекольщика ликовали. А он опять тихо улыбался.
Так он и жил. Воспитывал детей своего первого учителя, давал деньги студентам и просто тем, кто попросит. Фридрих II сулил ему золотые горы и кресло президента академии – он отказался. Екатерина II предлагала 100 тысяч ливров ежегодно за воспитание наследника российского престола – он отказался. Ни за какие деньги не мог покинуть он Париж. И недели не мог он спокойно прожить вдали от этого города.
Ее звали мадемуазель де Леспинасс. Она читала вслух книги вздорной слепой старухе маркизе дю Деффан, которая по слепоте путала утро с вечером и собирала гостей среди ночи. Когда старуха узнала, что гости ходят к ней ради бесед с молодой девушкой, она прогнала ее. Был крупный светский скандал. У мадемуазель нашлись покровители, ей сняли комнату, купили дорогую мебель, будуар мадемуазель де Леспинасс стал одним из самых модных в Париже.
Он любил мадмуазель Леспинасс страстно и безответно, одну-единственную всю жизнь. Понимал, откуда квартира и мебель, мучился и любил. А она была равнодушна к нему. Лишь перед смертью выбрала Д’Аламбера своим исповедником, каялась, просила простить. Он простил. Это тоже похоже на плохой роман. Только грустный.
У него была печальная, одинокая старость. Умирал долго, трудно от мучительной каменной болезни. За окном висела октябрьская ночь 1783 года. И ветер выл в готических шпилях собора Парижской богоматери.
Вот так и прошла его жизнь.
Я. Голованов
