ИНТЕРВЬЮ Л. ГРАЧА ДЛЯ СМИ В СВЯЗИ С 25-ЛЕТНЕЙ ГОДОВЩИНОЙ ГКЧП

– Леонид Иванович, я хотел с Вами обсудить события 19 августа, которые происходили в Москве и в Крыму и поговорить с Вами, как с одним из участником тех событий, который многое знает изнутри. В момент этих событий Вы были Первым секретарем обкома. В момент, когда в Москве Государственный комитет по чрезвычайному положению заявил о том, что берет на себя вопросы управления страной и глава государства находился в Крыму. Как Вы узнали об этом? Были ли вы первым из тех, кто знал об этом? Возможно, какие-то события предшествовали этому?

– Волей судеб Крым всегда находился и будет находиться на своеобразном геополитическом и историческом перекрестке. Так им было суждено и стать 19 августа 1991 года. Суждено, потому что высшее руководство СССР, прежде всего, генеральные секретари, отдыхали все лето здесь, в Крыму, и шла активная политическая жизнь этого летнего периода на территории Крыма. Я, как Первый секретарь Крымского обкома партии, принимал участие в двух последних пленумах, майского  и июльского, ЦК КПСС и видел, слышал и понимал и участвовал в тех непростых, сложнейших политических процессах, которые уже проходили на уровне высшего руководства  страны. Мы понимали в то время, что М. Горбачев после встречи с М. Тэтчер, как секретарь ЦК КПСС, в Лондоне был завербован. А затем все завершилось в Рекьявике, когда Рейган его отвез в штормующее море, где и завершилась окончательная вербовка и он получил указания развалить Варшавский договор, оставить социалистические государства один на один и, естественно, взяться за развал Советского Союза. Я считаю, что даже Великая Отечественная война не принесла столько моральных, материальных, физических потерь, сколько принесло уничтожение СССР.

Чего только стоила горбачевская идея заключить новый союзный договор, а также запустить новоогаревский процесс, который действительно был назначен на 20 августа! Оно – ни к селу ни к городу, как говорят в народе. Союзный договор 1922 года действовал, никаких вопросов не было. Патриотизм с учетом национальных предначертаний всех союзных республик до момента прихода Горбачева в советском обществе были настолько сбалансированы, что можно сказать, что это был единый кулак. Но Горбачев, к огромному сожалению, своими мерами все разрушил.

4 августа я, как Первый секретарь, встречал его в аэропорту Бельбек. Он прилетел на отдых. Также прилетела и киевская группа: Кравчук, Гуренко и премьер-министр Украины В. Фокин. Когда мы все вместе собрались за тридцать-сорок минут до посадки самолета, Кравчук предложил выпить по фужеру шампанского. Я возразил, при этом присутствовали сотрудники девятого управления. Но дело не в этом, я говорю: «Леонид Макарович, так нельзя. Мы же встречаем руководителя государства, президента, генерального секретаря ЦК КПСС. Неважно, кто и как к нему относится.» Но все собравшиеся поддержали Л. Кравчука. На Бельбеке в то время работали старые бакинские кондиционеры. Пока они там выпивали, – ничего, но вот они вышли на улицу, а там, как и сегодня, крымская жара в 30 градусов. А на Бельбеке и вовсе как на раскаленной сковородке. Когда самолет подлетал, все вышли, и через две минуты шампанское дало о себе знать на мокрых рубашках… Все поснимали галстуки. Поснимали пиджаки и в таком виде встречали Горбачева. Кстати, у Раисы Горбачевой в «Форосском дневнике» была описана эта сцена. Она возмущенно на это все реагировала. Мы подошли к трапу самолета, я один остался при галстуке и при костюме. Плюс ко всему я – хозяин территории. А остальные встречающие – в промокашках.

 

Открывается дверь, и выходит на трап Раиса Максимовна с Михаилом Сергеевичем. Стоит отдать должное, они одевались современно. Следом выходит дочь с зятем и две внучки. Все выглядели очень официально. Со времени первой встречи в 1988 году в Симферополе я знал, что М. Горбачев любит древнекиевскую, или, как он называл, «зеленую» водочку.

Когда мы сели за стол первый тост произнес Л. Кравчук. Такого изуверства в словах, такого цинизма, такого возвышения и такого унижения самого себя я не видел. В своем тосте М. Горбачева он называл самым великим, самым гениальным, хотя сам, негодяй, был готов нанести удар в спину. Когда он закончил тост, Михаил Сергеевич говорит: «Да, сегодня еще выпью, а то с завтрашнего дня моя домашняя партийная организация мне запретит…» Это была его поговорка. Но на слове «организация» Раиса Максимовна его обрывает и говорит: «Больше нет никакой домашней партийной организации!» Это был своего рода взрыв и по поводу последнего пленума, так как мы хотели его на пленуме ЦК КПСС 26 июля освободить от должности генерального секретаря. Но он с Ивашко, выходцем из Украины, все сделали для того, чтобы внести поправки в устав, – генеральный секретарь избирается только на съезде партии, а не на пленуме. В этот момент, когда Раиса Максимовна все это выплеснула воцарилась гробовая тишина. Михаил Николаевич Хронопуло был чуть-чуть глуховатым и невзначай, на фоне этой тишины, говорит: «Ни хрена себе…» И тут Фокин, сидевший рядом со мной, шепчет: «Разряди ситуацию. Скажи тост». Я в душе тоже крайне негативно отнесся к выходке Раисы Максимовны. И когда я отказал Фокину, тогда он поступил, с одной стороны, очень некрасиво, а с другой стороны это был поступок правильный, так как надо было ситуацию спасать. Фокин говорит: «Михаил Сергеевич, здесь Леонид Иванович хочет Вас, как хозяин территории, поприветствовать». Я был вынужден встать и первое, что я сказал «Михаил Сергеевич, в Крыму вместе с составом Черноморского Флота 136 тысяч коммунистов…и так далее». А потом думаю, что дальше?! Я предложил тост: «Михаил Сергеевич, я убежден, что вы меня поддержите! Предлагаю тост за человека, которого вы любите, за человека, который вас любит»! Он понял, что я говорю о Раисе Максимовне. Тут он отвечает: «А почему Вы не предлагаете горько?» Ну, я, естественно, и закричал: «Горько!» Они встали, расцеловались, и пошел процесс – за внуков и за детей. Они все надрались, что называется, все, кроме меня, потому что я был после инфаркта. После застолья В. Медведев, как начальник охраны, под руки вывел и посадил в лимузин М. Горбачева.

Мы уже видели, что это все происходит не просто так. 7 августа позвонила служба Михаила Сергеевича и сообщила мне, что он ждет меня в гости на даче «Заря». Я вооружился всеми статданными, так как хорошо помнил анекдот 70-х годов, когда в Крыму Первым секретарем был Николай Карпович Кириченко, это был золотой расцвет Крыма. Он встречает Л.И. Брежнева у трапа самолета в Симферополе и докладывает: «Дорогой Леонид Ильич, накосили столько-то, намолотили столько-то, обработали столько-то» и так далее…Леонид Ильич, не волнуйтесь, я согласовал с небесной канцелярией, на период Вашего отпуска будет прекрасная погода». Л. Брежнев похлопал его по плечу и говорит «Коля, то, что ты наловил, намолотил – большое спасибо, а вот насчет погоды не забывайся…она делается в Москве».

У нас с М. Горбачевым состоялся двухчасовой разговор. Я обо всем ему рассказал и, естественно, свои шкурные крымские интересы по оборонной промышленности, сельскому хозяйству и друге дела тоже затронул. Вижу, он абсолютно отрешенный. Михаил Сергеевич задал мне один вопрос о том, как я отношусь к своему коллеге Болдареву, Первому секретарю Ставропольского крайкома партии. С ним я был знаком еще когда он был заведующим отделом. Я ответил, что он нормальный человек. Попили мы чай на берегу, посидели. Раиса Максимовна подошла, расспросила обо мне, кто я, откуда и так далее. Я ей все рассказал и уехал.

По приезде домой звонит мне на домашний телефон по спецсвязи Болдарев из Ставропольского края. Говорит мне, что он прилетает завтра в Крым, что он крестный одной из внучек М. Горбачева и что они хорошие друзья. Я подъехал в аэропорт, встретил его, посидели полчаса и разъехались. Поздно вечером он мне звонит в дороге и сообщает, что едет назад. Я подъезжаю к нему в аэропорт, и мы там минут 10-15 общаемся. Он сказал мне, что я произвел большое впечатление на Раису Максимовну. Она при мне сказала Михаилу Сергеевичу, чтобы в сентябре он забрал Вас в Москву секретарем ЦК КПСС.

Я в тот момент не заметил ни тени сомнения или стеснения в Болдареве. Процесс пошел уже дальше, и я понимал всякие звонки, что весь аппарат ЦК КПСС здесь, в том числе и ближайшие соратники, и те, кто должны быть на месте. Министр МВД здесь, в санатории «Южный» отдыхает, Е. Примаков, как советник, тоже там. Это недалеко от Форосской дачи. Все секретари ЦК КПСС, весь аппарат был в Крыму. Мы уже сбились с ног всех размещать и как уделять всем должное внимание – все были встревожены. Это ощущение витало в воздухе. Оно сказывалось на отдельных фразах.

 

В том числе и 15 августа позвонил мне Е.М. Примаков, с которым мы были на тот момент десять лет знакомы еще с Академии наук. Он говорит мне, что в «Южном» им очень приелась постная кухня. Он попросил его с 10-12- летним внуком, теперь он тоже Евгений Примаков, и Бориса Карловича с супругой отвезти куда-то, но только чтобы недалеко и не людно. Я позвонил директору совхоза Чкалова Солуну Якову Петровичу, где есть такое местечко. Он рассказал мне о заповедном месте на Черных водах. Там априори никого не могло быть. Мы организовали там стол. Я поднялся вверх на Байдары, и встретил Бориса Карловича Пуго, с которым до этого не был знаком, встретил Евгения Максимовича с внуком. Мы очень хорошо посидели, начали часов в пять вечера, а уже в двенадцать часов ночи Евгений Примаков исполнял украинскую песню «Ніч така місячна, зоряна, ясная…». Внук Примакова на тот момент уже очень устал, спать хотел и просился домой. Так мы просидели общаясь, но никакого намека, с точки зрения того, что грядут какие-то изменения, какая-то внезапность, даже и близко не было.

 17 августа утром в субботу звонит мне на домашний телефон Б.К. Пуго,  благодарит за вечер и говорит о том, что не может не попрощаться, так как через несколько часов он улетал из Гвардейского, там стоял его самолет. Я подъезжаю туда. Я член военного Совета Черноморского Флота, а до этого был членом Совета авиации Черноморского Флота. Заехал на площадку, где уже стоял самолет. Вижу, стоит Волошин (бывший Министр МВД Украины) и Хронопуло (Командующий Черноморским Флотом). Через десять минут подъехал Борис Карлович с супругой. Борис Карлович – очень интеллигентный человек, но с принципами. Он увидел меня, удивился и поинтересовался, зачем же я испортил себе выходной. А у Волошина и Хронопуло он вообще спросил: «Вам что, нечем больше заняться?!» Забирает меня под руку и предлагает подняться на борт. Борис Карлович попросил, чтобы стюардесса открыла бутылку Каберне. Мы посидели минут сорок. Обсуждали разные вопросы. Но, опять же, чтобы он сказал мне, что завтра-послезавтра жди чего-то, – такого не было. Это потом уже в сентябре бригада генеральной прокуратуры Гдлян и Иванов приезжали меня арестовывать в больницу и спрашивали о том, что я делал за двое суток до ГКЧП с Е. Примаковым и Б. Пуго на Черных водах, о чем вы говорили на борту самолета и так далее. Это сейчас информация очень быстро расходится, а тогда я не знал, что Примаков уже в сентябре был назначен начальником Внешней разведки России. Второй раз за мной приехала эта бригада и хотела пришить мне статью за измену Родины, что, мол, я с Хронопуло блокировали Президента СССР М.С. Горбачева с моря. А в море в любое время, когда на госдаче кто-то присутствовал, выставлялся соответствующий патруль. Но тогда, в суматохе, я на втором допросе сообразил, что претензии нужно предъявлять не мне и Хронопуло, а охране пограничников, которые входят в состав КГБ. За день до этого мне сказали, что Е.М. Примаков назначен начальником внешней разведки. Так за что тогда меня винить?!

– Как Вы узнали о событиях 19 августа?

– После «Лебединого озера» мне позвонил Секретарь ЦК КПСС Олег Шенин, один из последователей ГКЧП. Он позвонил и говорит: «Леонид Иванович, я лечу с группой товарищей, подъезжай на Бельбек, встретимся и пообщаемся. Я приехал встречать самолет. Выходят все те, кто к нему прилетел, в том числе и начальник девятого управления из Москвы. Шенин говорит мне о том, что сейчас мы поедем и будем договариваться с Горбачевым, так как он обещал, что временно будет на больничном, а мы берем власть и гасим всю ситуацию. Мне очень сложно передать, как я себя чувствовал в тот момент: между небом и землей, земля проваливается – и с этим всем какие-то надежды… Вся компания поехала к Горбачеву без меня.

Я возвратился в Симферополь. Тут уже начались депеши из ЦК, куча звонков из горкомов и райкомов. Никто не знал, что делать, и вместе с тем, все кто побросал партийные билеты, требовали их обратно. Звонит мне с дачи по поручению Медведева сотрудник и говорит, что сейчас группа будет выезжать назад. Я прыгнул в машину и со всеми нарушениями еле успел на Бельбек. Они уже были там. Первое, что я увидел, это почерневшие возмущенные лица у всех. Первое, что мне сказал О. Шенин: «Мудак, подставил нас и отказался». Уже не было дела до этикета. Владимир Медведев стоял осунувшись, ему дали команду собраться и убыть с ними. Я спрашиваю: а что делать? Мне отвечают: «Воевать. Но есть вопросы. То, что сделано американцами, уже сделано» (влияние на Горбачева). Везде уже пошли бунты на националистическом загаре. Первый – это Ош, так называемая «клубничка» Рафика Нишановича. Кстати, через два дня после ошских (ферганских) событий я все видел, все прошел до самой афганской границы с группой наших работников и журналистов. И когда я спросил о том, что же будет дальше, О. Шенин мне ответил, что мы бакинские пережили, тбилисские пережили, вильнюсские пережили. Сейчас еще московские события переживем. Я отвечал, что Министр обороны с ними, Министр МВД тоже, КГБ с вами. На что Шенин мне ответил, что вопрос в другом, что на Ельцина тоже поставила Америка и поставила на таких негодяев, как Руцкой, Лебедев и Грачев. Руцкого я знал как вице-президента ельцинского периода, Лебедев уже «прославился» с Приднестровья, в том числе и продажей оружия и столкнул Приднестровье до сегодняшнего дня. Грачев вроде бы ходил нормальным. Это он потом Министром обороны стал. Но именно эта тройка в конечном итоге сыграла то, что сыграла.

Конечно же, по истечении нескольких дней, 21 августа, началась отбойная волна, которая понесла все назад. Я, зная, что прилетел Руцкой, как сейчас помню: автоматчики в балаклавах... Я на свой страх и риск поехал в Бельбек, все-таки улетает из Крыма Генеральный секретарь, Президент на тот момент. Приехал туда к воротам, стоят автоматчики. Я представился и сказал, что приехал проводить Горбачева. К самому домику меня не допустили, оставили машину на стоянке. Там я под охраной автоматчиков провожал Горбачева, который прибыл с Руцким.

Самолет взлетел, а меня все держали с автоматчиками. Не знаю, чем я мог им помешать. Конечно же, если суммировать эти детали личного переживания, видения, потому что у Владимира Медведева свои видения были, и он действительно вправе на это, тем более, что высказал их еще в 1994 году.

Я вот вам с таким своеобразием высказываю свою оценку, но совершенно очевидно, что мы потеряли самое главное – единую страну, которую с такими трудами создавали. Мы потеряли единый народ, который сегодня стравлен теми, кто были партократами, а стали националистами. Стравили народы между собой бывшего единого государства и, по сути, сейчас идет страшнейшая информационная война, которая стоит на пороге третьей мировой войны. Если янки (американцы) это не используют, чтобы развязать войну на нашей территории, на территории Российской Федерации, я буду настолько рад, что уйду из политики, но, не дай бог, мне не придется уходить из политики потому, что все то, что сегодня делается, все то, что сегодня прогнозируется, – все это кличет беду.

Конечно же, 25 лет со дня оглашения ГКЧП сегодня – достаточно серьезно в СМИ России поднята эта тема со своими точками зрения, взглядами. Это очень хорошо, потому что об этой беде, которая нас постигла, нужно хорошо напомнить. Мы вообще люди, которые не умеют ценить добро. Наверное, еще со времен Чингисхана подменили нашу ментальность. Нам нужно, чтобы нас били, чтобы мы объединялись, чтобы мы выгоняли врага и опять начинали все сначала. Не надо нам этого. Нам необходимо сохранить любой ценой мир и восстановить все то, что было. Не стоит сегодня перечеркивать все, что было в Советском Союзе, у советского народа лучшего. Оно было, и не надо сегодня думать, что власть плохая, народ прекрасный, а царь самый лучший. Придет Генеральный секретарь или Президент, это неважно, и он нас защитит. Это глупость, которая только нам, славянам, к сожалению, присуща.

– Леонид Иванович, все же если немного вернуться назад, – на 20 августа было намечено подписание договора как результат Беловежских соглашений. Вы упомянули, что это было не необходимо, но если я правильно понимаю, и, как говорят некоторые участники тех событий, что к этому моменту центробежные силы были уже велики. То ли это поработали американцы, то ли еще кто-то. Национальные республики в России объявляли о суверенитете. Сама Россия объявила о суверенитете Украины и провела уже в декабре референдум. Т. е. центробежные силы были велики. Что можно сказать, это подписание, которое в результате выступления ГКЧП не удалось, может, оно помогло бы сохранить Советский Союз в какой-то его части. Бурбулис в своем недавнем интервью каналу Россия 24 выразился в таком смысле, что ГКЧП как раз и сорвало подписание договора.

– Я думаю, что ГКЧП не сорвало подписание договора. Я, кстати, такую любопытную деталь упустил. Я должен был 20 августа в 8 утра быть в Бельбеке, по приглашению М. Горбачева с ним улететь на новоогаревский процесс, как Первый секретарь обкома, но не сложилось. Надо исходить из того, что сам новоогаревский процесс давно был запущен Горбачевым как разрушительный. Он сам не знал, что он делал. С одной стороны выполнял указания, что, мол, видите, запустил этот разрушительный процесс. Но мы знаем и другое, что Б. Ельцин поставил условие: он подпишет новоогаревский союзный договор, если там будет не Союз Советских Социалистических Республик, а Союз Советских Суверенных Государств. Другое дело, что, к огромному сожалению, одного из таких стойких настоящих государственников, как Борис Карлович с супругой, убили.

– Вы считаете, что их убили?

– Я знаю доподлинно, что их убили. Другое дело, что всякие Кравчуки юлили аж до декабря.

– Но ведь украинская сторона не принимала участия в новоогаревских событиях?

– Да. Она не принимала участия. Но в этом и есть весь человеческий идиотизм. Кравчук на новоогаревский процесс ни разу не ездил, но зато 4 августа такие дифирамбы пел Горбачеву! Так нельзя. Государственник должен государственником быть, а не личные интересы преследовать. Они же и сработали: в Узбекистане – свой, в Казахстане – свой, в Украине – свой интерес, также и в Белоруссии.  Нельзя было допускать, чтобы состав ГКЧП, который был образован, не мог ничего решать. Я видел их осунувшимися, черными, злыми, недовольными, когда они улетали из Бельбека, не договорившись с Горбачевым. Чего же вы тогда хотели? Почему же вы дали возможность Лебедеву, Грачеву, Руцкому вывести людей на улицы? А нашему народу только и давай, что кричать, галдеть и ни за что не отвечать.

– Давайте вспомним эти события. Нужно ли было вводить такое количество танков в Москву? Что нужно было сделать, чтобы осуществить захват власти? Как Вы можете это оценить?

– Нет, конечно, столько военной техники не нужно было! Когда 20 августа я пошел на заседание Президиума Верховного Совета Крыма, я тогда сказал, что мы должны стоять на основе закона и можно признать ГКЧП в двух случаях. Первое: если будет засвидетельствован факт болезни Горбачева. Второе: если будет решение Верховного Совета СССР. Получилось так, что и ГКЧП – вне закона, и Ельцины, Руцкие, Лебедевы тоже вне закона. Две фракции вне закона, и ни одна, ни другая не были готовы к тому, если будет ответ с противоборствующей стороны. Это было главным. 

Потом получилось так, что я, спустя несколько лет, был в доме в гостях, где часть высшего руководства СССР жила, в том числе и председатель КГБ Крючков. Находясь в гостях, хозяева сказали мне, что рядом на этаже живет сосед Крючков. Я попросил позвать его в гости. Он пришел. Узнал ли он меня или нет на самом деле, но, по крайней мере, продемонстрировал это. Я ему задавал вопросы о том, как так получилось, ведь он понимал всю ситуацию. Он ответил мне, что все понимал. Как же вы собрали эту компанию? Вы же должны были что-то предвидеть. Он ответил, что они все предвидели. Я поинтересовался, почему все трое вывели войска. А Крючков ответил, что у них не было того, кто смог бы принять решение.

– Кто-то из них боялся взять ответственность на себя?

– Ну, во-первых, там не было единоначалия, там оно завершалось в вице-президенте Г. Янаеве.  А он, кроме стакана, больше ничего принять не мог. Руки дрожали. Д. Язов оказался военным импотентом и не мог воздействовать на армию. Получалось, что принять решение могло КГБ, Минобороны и и.о. президента. А они ничего не могли, тем самым развязали руки ельцинистам.

– Вы говорите, что Пуго убрали, так как он был несгибаемым?

– Он ни в коем случае не пошел бы на ту сделку, на которую все остальные в конечном итоге пошли. Шенина закрыли, как говорится, в места не столь отдаленные. Я с ним, спустя пять-шесть лет, встречался. Я отношение к людям не меняю и не строю их по принципу конъюнктуры.

Сегодня все это нужно обсуждать. Ведь главная ответственность лежит не на власти, главная ответственность лежит на народе. Это моя точка зрения. Народ дает себя превращать в быдло. Народ идет вначале на баррикады, а потом думает; народ вообще не хранит то, что имеет. Народ можно легко завести, не завези в магазин продукты и тут же можно демонстрировать голод, несмотря на то, что у народа в основной части того периода было по два холодильника, забитых продуктами.

– Если уже заканчивать те события, когда Горбачев улетал в Москву, Вы его даже не увидели?

– Я его видел, но мы уже не общались.

– Как развивались дальнейшие события? Верите ли Вы в то, что с Горбачевым была договоренность, а он на это не пошел?

– Это единственная правильная версия, так как ее потом подтверждает и В. Медведев, который находился рядом. У него очень любопытно в книге все описано. Как приехала группа, как он не хотел их принимать. Нет никаких сомнений, что это было так. Они не могли сами по себе позволить создать ГКЧП. Они договорились вначале. Горбачев дал добро, а потом пошел на попятную и предал членов ГКЧП, Советский Союз, народ и блок Варшавского договора.

– А идея была, чтобы связать Ельцина и компанию? Остановить разрушение?

– Нет, Горбачева наша страна не интересовала, его интересовала пресловутая, проклятая власть.  Он думал, что он этих спровоцировал. Они пошли на это. Он уже знал, что происходит с Ельциным. Если кто-то думает, что это случайность, что на новой даче кто-то нашел приемничек, то это надо быть не верующим ни во что. Горбачев думал так: «Этих сейчас с помощью ельцинцев уберу, что, собственно говоря, и произошло, а дальше я приеду в Москву в целости и сохранности, а там я Ельцину покажу его место».

 

– А на чьих амбициях он тогда споткнулся? На украинских? Кравчук ему тогда подставил подножку или все они втроем?

– Нет, он споткнулся на Ельцине. Когда Руцкой под конвоем привез его в Москву, он думал, что он герой. А ему на следующий день Ельцин говорит: отрекись от партии. Он это и сделал. Потом оставалось только партию запретить. Ему осталось только одно: как удержаться дальше. А удержаться дальше Ельцин уже мешал, и он оказался не нужен никому. Ельцину надо было то, что он в конечном итоге поимел, да и всем этим Кравчукам.

Горбачев увидел, что ему не с кем из руководителей республик общаться, – они разбежались в разные стороны. Пошла Беловежская пуща, и он уже был отрезан от всех властных органов. Был бы Лукашенко, он бы их или не пустил в пущу, или, еще лучше, не выпустил из нее. Но предыдущий, Шушкевич, такой же, как Кравчук. В конечном итоге он сторговался.

Я считаю, что пока Горбачев жив, его нужно судить за предательство советского народа, за развал страны.

– Но такой статьи у нас нет.

– Зато у нас есть Яровая. Она быстро предпримет соответствующие меры.

Уже когда Беловежская пуща сработала, ему ничего не оставалось, кроме того, как отречься от власти.

– По-вашему, Беловежские соглашения были готовы или те, кто там собрались, написали на факсовой бумаге соглашение о создании СНГ? Цель убрать Горбачева и стать хозяевами своих стран?

– Нет, там договоренность состоялась в том, что каждый себе хозяин и Ельцин говорил, что вы мне не нужны, мне хватит моей империи.

Я в 1998 году, как председатель Верховного Совета Крыма, с официальным визитом побывал у А.Г. Лукашенко. У меня до сих пор сохранились с ним хорошие человеческие отношения. Он говорил мне, чтобы я съездил в Беловежскую пущу, посмотреть все. Мы поехали. Я был с делегацией. Главным идеологом там был не Бурбулис, а С. Шахрай. Там есть зал, в котором Хрущев ни разу не бывал, и в этом зале они пропьянствовали хорошо. Во время этого и родилась идея сделать заявление в виде соглашения. И они это сделали. Писали безграмотно, во время печатания, Бурбулис все время говорил: «Борис Николаевич, надо первому сообщить Бушу» (это Бушу-старшему). Что они и сделали. Там была спецсвязь. Шушкевич дал команду, и они позвонили Бушу, когда договор не был еще допечатан, но он их отговаривал, говорил не спешить. Это все мне рассказала очевидец секретарь-машинистка, которая печатала на машинке текст соглашения и оставила копию у себя. Но, тем не менее, процесс пошел. Это был разгул по пьяни.

– В результате того, что произошло, Россия потеряла связь с русскоязычным населением за рубежом, территории, военные базы. Вопрос об этом даже поставлен не был. Я уже и не говорю про историю с Крымом. Ставился ли вопрос о возврате Крыма в состав России?

– К огромному горю, о Крыме в то время ни в каком контексте не думали. Когда Ельцин ушел в отставку и в 2001 году приехал на отдых в Крым. Я поехал в Бельбек встречать его. Через дней пять, он захотел улететь. Я приехал со всей гвардией, которая за мной следила: СБУ, Куницыны, а Ельцин что-то на меня глаз положил еще при встрече. Мы зашли в домик, сели, официантки знали, что Ельцин любил Каберне. Они разлили всем по бокалам.  Ельцин сразу обнял бокал рукой и держит, а начальник охраны кулаком официанткам машет, Ельцин выпил. Начальник охраны ему налил боржомного напитка. Борис Николаевич взял бокал у Наины Иосифовны и выпил. Во время проводов подъехал Борис Николаевич к трапу, посмотрел на всех и сказал, что они все ему не нужны. Посмотрел на меня и говорит: «А ты пошли со мной». Мы поднялись на борт, и он сразу: «Давай каберне!» Наине Иосифовне нужно памятник поставить за терпение. Его повезли в Китай к шаманам.

Через полгода опять звонок от Кучмы: «Летит. Встречай». Я еду встречать, думаю, сейчас опять что-то начнется. Вижу, спускается с трапа стройный, координация отработана, шутит. Зашли, выпили по фужеру Каберне в домике. Прощаемся, и Борис Николаевич говорит: «А ты главе администрации Волошину показывал, а мне не хочешь показать Форосскую церковь». Я согласился показать ему.

 Вечером мне позвонил помощник Б. Ельцина и говорит, что Борис Николаевич уже завтра готов поехать. Борис Николаевич приехал с женой, дочерью Татьяной, внуком и будущим зятем, который через полгода стал главой администрации, тоже журналист. Я звоню Владыке Лазарю и договариваюсь о том, чтобы на завтра все было готово. Он, в свою очередь, присылает из Симферополя хор. Мы приехали к 12 часам. Все было прекрасно. После мы поднялись на Байдары и сели в зале. Была очень хорошая человеческая обстановка. Я в одном эпизоде говорю: «Борис Николаевич, в Крыму ходит один анекдот. В Крыму задают вопрос: кто из вас троих в Беловежской пуще был самый трезвый?» Я когда сказал слово «трезвый», то по реакции Ельцина уже понял, что нужно было бы подобрать какой-нибудь синоним. «Говорят, что Кравчук, потому что Крым себе оставил». Я столько матов в адрес Кравчука от одного человека еще не слышал. Как только он его не называл. «Вот если бы я захотел, я бы тогда по карте провел от Харькова до Измаила и сказал бы, что это все мое», - ответил Ельцин. Я в свою очередь отметил: «Борис Николаевич, но вы же не провели». Тему эту замяли. После Борис Николаевич позвал меня к себе на девятую дачу лепить пельмени. Так, как он лепил пельмени, – это целое искусство.

Настал вечер. Я вышел с дачи, и около машины охранник мне сообщил, что меня ищет Леонид Данилович. Выехали с дачи, я набираю Леонида Даниловича. А он всю жизнь называл меня на «вы». Бывает так, когда человек неудобен. А тут, во время моего звонка, он на «ты», благим матом… Я удивился, ведь это он мне сказал его встретить. А он отвечает: «Зачем ты его подбивал, чтобы он Крым себе забрал?!». А ведь я рассказывал ему с В. Путиным этот анекдот, и они оба смеялись. «А теперь моя к Вам просьба: Вы или прочистите уши вашим стукачам, или поставьте хорошую технику». Так что никаких намеков и симптомов на то, что о Крыме кто-то думал, подтверждено самим Ельциным.

Я вообще с этой семьей познакомился в 1980 году. Он Первый секретарь Свердловского обкома, а я инструктор Крымского обкома, курирующий спорт. Мне дали команду ехать на олимпийскую базу в Алушту. Так как там сейчас будет Ельцин. Я приехал туда, мы и познакомились.

– Во время того, как он стал президентом, он уже понимал, что это было серьёзнейшее упущение?

– Конечно. Вы же видите, сколько у него было таких пассажей. Прилетая в Крым, ходит по набережной с Кравчуком и смотрит на флот. Говорит: «Я всем российским чиновникам сказал, как с утра проснетесь, так и думайте об Украине». Вообще никто так Москву и Ельцина, в определенной степени, и Путина не разводил, как Кравчук и Кучма. С Ющенко все понятно. Пришел идиот, националист. И такую же линию Кравчука, Кучмы по отношению к России вел и Янукович. Все хапали, все обещали, все им верили, а на самом деле…

- Кравчук на тот момент был заинтересован, чтобы иметь суверенность. Никакого стремления жить в содружестве у него не было.

- Он настолько хотел иметь булаву, как сказал Ельцин, что даже первым пошел навстречу западу с поднятыми руками, совершив ядерное разоружение. Сейчас при таких отношениях это хорошо.

- Ближе к декабрю Ельцин и Горбачев разговаривали на тему того, что Украина стремится уйти совсем и что этого нельзя допустить. Ельцин тогда поехал в Украину общаться с Кравчуком, на что тот ему ответил, что он не знает, кто такой Горбачев и где находится Кремль. Ельцину пришлось принять решение Кравчука?

- У Ельцина была единственная возможность – это Беловежская Пуща. Как он сказал  «от Харькова до Измаила» и Кравчук бы согласился, он же трус. Он даже референдум 1991 года выдавал за референдум о независимости Украины. Хотя вопрос там стоял иначе: «вы за то, чтобы быть участником союзного договора». Это разные вещи.

- В конце декабря уходит Горбачев. Так и закончилась эта история. Как вы можете оценить все то, что произошло дальше. Можно ли было не менять экономическое устройство, т.е. переход к капитализму, рыночной экономики? Что можно было сделать, чтобы облегчить учесть людей, которые оказались в разваленной стране в бедности. Что-то можно было сделать иначе?

- Я глубоко уважаю Л.И. Брежнева, более того ценю 70-ые годы, как самые золотые для развития каждой Советской республики, но он был не прав, когда он поддался таким же великовозрастным, как Суслов и им подобные и не ушел вовремя в отставку. Не дал возможности реформировать само экономическое устройство. По сути он не послушал Алексея Николаевича Косыгина, царского сынка, уже доказано, что Сталин спас Алексея. Тогда уже была заложена основа той деградации, которая потом наступила.

Тогда уже пришел на смену Черненко, он был беспомощен. К огромному сожалению, не мог этого сделать и дать отпор и Андропов. Он мог только палочной дисциплиной управлять, хотя Андропов несет на себе вину Горбачева, это он вытащил его из Ставрополя. Конечно же, потом пришел во власть Горбачев. Тоже стечение обстоятельств. Умирает Андропов, а умница большая Владимир Васильевич Щербицкий, как член политбюро, был с визитом на Кубе, и они без него провели Пленум по избранию Горбачева. Горбачев по природе своей предатель. Когда он в 1989 году пошел к народу, за что я его и виню, он сказал: «Я их сверху, а вы их снизу», полетела вся система, все кадры. Поэтому начиная с 1982-х годов никто не пытался стать на замену Л. Брежневу. У меня, кстати, были хорошие отношения с его покойным сыном Юрием Леонидовичем. Теперь хорошие отношения с его внуком Андреем.

В 1982 году я участвовал во встрече Брежнева в Крыму. Мы обеспечивали доставку прессы к прилету. Пресса – это корреспондент «Правды» и фотограф Мусаелян. Я их встретил и повез к домику. Леонида Ильича уже вели под руки, завели в домик, а там, рядом, большие кусты. ЗИЛ-130 там не поставишь. Получилось так: из домика выходишь, машина стоит, небольшой промежуток - и выстроилась колонна во главе с Щербицким и Ляшко. Тогда уже Брежнев был в плохом состоянии.

Когда Леонид Ильич умер, я был в командировке в Болгарии и видел, как люди искренне плакали.

- Горбачев все-таки был заблокирован на госдаче?

- Это было имитацией, ведь он не пытался оттуда выходить, пока за ним не прилетел Руцкой. Нельзя сказать, что он был блокирован.

 

18.08.16.

Дополнительная информация