Беседа докторов исторических наук, профессоров Л. И. Грача и А. С. Пученкова о современной истории Крыма
- Подробности
- Создано 05.10.2016 13:28
- Просмотров: 111
Предисловие
Л. Грач: Моя судьба определилась так, что мне пришлось три раза спасать Крым…
Когда стало понятно, что М. Горбачёв сделает все, чтобы разрушить великую страну, я пошёл на то, чтобы возглавить и организовать первый в Советском Союзе и в России Референдум по восстановлению статуса автономии. Позже я за него рассчитался инфарктом, но это спасло Крым от кровопролития на межнациональной почве.
Второй судьбоносный для Крыма случай – это события 1998 года. Я вошёл в тот же кабинет на 6-м этаже, «самый высокий» кабинет в Крыму председателя верховного совета. Я бросился спасать Крым от бандитов через принятие Конституции автономной республики. Это была настоящая война с бандформированиями…
Мы в жарком политическом бою приняли конституцию с теми полномочиями, которые впоследствии определили и ход мартовских событий 2014 года.
А затем третий раз – это 2002-2008 годы – борьба против НАТО и за Черноморский Флот.
Я всегда говорил, что «Крым – это якорь, удерживающий Украину у берегов России». Надо было всем объединиться, в том числе и В. Путину стоило повлиять на Л. Кучму.
Я признаю историю, признаю, что Крым – российский, хотя у него своеобразная «российскость». Мы должны были удерживать Крым, как тот самый якорь, но в результате мы отдали американцам часть славянских территорий, Украину, а вместе с этим культуру и духовность…
А. Пученков: Леонид Иванович, я пишу книгу о событиях 1991 года. Я хочу поговорить с Вами о том, как развивались события того времени. Ведь вы находились в эпицентре Форосских событий.
Встреча М. Горбачева в аэропорту Бельбек
Л. Грач: Так сложились события, что за неделю до начала их М. Горбачев и весь аппарат ЦК КПСС прибыл в Крым. В то время я, будучи Первым секретарем Крымского обкома, как хозяин территории, должен был всех встретить, разместить, уделить каждому должное внимание.
4 августа встречаю самолет с М. Горбачевым в аэропорту Бельбек. Меня сопровождали председатель Верховного Совета Крымской АССР Н.В. Багров и с командующий Черноморским флотом
М. Н. Хронопуло. С киевской стороны присутствовали С. Гуренко и Л. Кравчук. Последний предложил выпить шампанского. Я воспротивился. Как бы кто ни относился к М. Горбачеву, в тот августовский день при Генеральном секретаре ЦК КПСС, Президенте СССР я не мог себе позволить такую выходку, тем более что полгода назад пережил тяжелейший инфаркт. Меня никто не послушал. Как только все вышли на солнцепек, шампанское дало о себе знать: потные лица, мокрые рубашки.
Чета Горбачевых спустилась с трапа. Они были одеты с иголочки. Раиса Максимовна дала понять, что ей неприятен внешний вид встречающих. Начала общаться только со мной.
За столом первый тост произнес Л. Кравчук. Такого изуверства в словах, такого цинизма, такого возвышения и такого унижения самого себя я не видел. В своем тосте он называл М. Горбачева самым великим, самым гениальным, хотя сам, негодяй, был готов нанести удар в спину. Когда он закончил тост, Михаил Сергеевич говорит: «Да, сегодня еще выпью, а то с завтрашнего дня моя домашняя партийная организация мне запретит…» Это была его фирменная поговорка. Но на слове «организация» Раиса Максимовна его обрывает и говорит: «Больше нет никакой домашней партийной организации, если партия к тебе так относится!» Это был своего рода взрыв и по поводу последнего пленума, так как мы хотели его на пленуме ЦК КПСС 26 июля освободить от должности генерального секретаря. Но он с В. Ивашко, выходцем из Украины, все сделали для того, чтобы внести поправки в устав, – генеральный секретарь избирается только на съезде партии, а не на пленуме. В этот момент, когда Раиса Максимовна все это выплеснула, воцарилась гробовая тишина. Глуховатый Михаил Николаевич Хронопуло невзначай мне на ухо: «Ни хрена себе…» на фоне общей тишины это услышали все присутствующие. И тут В. Фокин – премьер-министр Украины, сидевший рядом со мной, шепчет: «Разряди ситуацию. Скажи тост». Я в душе тоже крайне негативно отнесся к выходке Раисы Максимовны. И когда я отказал Фокину, тогда он поступил, с одной стороны, очень некрасиво, а с другой стороны, это был поступок правильный, так как надо было ситуацию спасать. Фокин говорит: «Михаил Сергеевич, здесь Леонид Иванович хочет Вас, как хозяин территории, поприветствовать». Я был вынужден встать и первое, что я сказал: «Михаил Сергеевич, в Крыму вместе с личным составом Черноморского Флота 136 тысяч коммунистов…» и так далее. А потом думаю, что дальше?! И предложил тост: «Михаил Сергеевич, я убежден, что вы меня поддержите! Предлагаю тост за человека, которого вы любите, за человека, который вас любит»! Он понял, что я говорю о Раисе Максимовне. Тут он отвечает: «А почему Вы не предлагаете горько?» Ну, я, естественно, и закричал: «Горько!» Они встали, расцеловались, и пошел процесс – за внуков и за детей и т.д.
После этого завязался разговор, М. Горбачев ударился в воспоминания, рассказывал о дружбе с А. Лукьяновым, о том, как во время подготовки к свадьбе решали: покупать белые туфли Раисе Максимовне или накрыть стол для МГУшников.
После застолья В. Медведев, как начальник охраны, и я под руки вывели и посадили в лимузин пьяного М. Горбачева.
Через два дня звонит мне В. Медведев. Он очень толерантный, уважительный и порядочный человек. Он сообщил, что Раиса Максимовна и Михаил Сергеевич приглашают меня на полдник. Во мне тогда бушевала буря противоречия, ведь я не поддерживал горбачевскую политику того времени, хотя с началом перестройки я был согласен. У нас с Горбачевым состоялся двухчасовой разговор, после чего через пару дней звонит мне на домашний телефон по спецсвязи Болдарев из Ставропольского края. Говорит, что он прилетает завтра в Крым, что он крестный одной из внучек М. Горбачева и что они хорошие друзья. Я встретил его в аэропорту, посидели полчаса и разъехались. Поздно вечером он звонит в дороге и сообщает, что едет назад. Я подъезжаю к нему в аэропорт, и мы там минут 10-15 общаемся. Он сказал, что я произвел большое впечатление на Раису Максимовну. «Она при мне сказала Михаилу Сергеевичу, чтобы в сентябре он забрал Вас в Москву секретарем ЦК КПСС, так как по-человечески Вы очень запали ей в душу».
А. Пученков: Вы были на апрельском и июльском пленуме ЦК 1991 года?
Л. Грач: Да, я был. На апрельском пленуме была разминка, чуть-чуть шумели, в кулуарах пробивались антигорбачевские настроения. А на июльском возник настоящий бунт. Никто уже не скрывал своих настроений. Завязалась политическая драка. Среди всех выделялся Олег Шенин, секретарь ЦК КПСС. Хотели поставить вопрос о переизбрании генсекретаря ЦК КПСС. В конечном итоге приняли решение созвать пленум 10 сентября и забили в повестку дня о созыве внеочередного Съезда КПСС по рассмотрению вопроса о генсеке.
Со всеми этими настроениями в августе я поехал в «Зарю». Раиса Максимовна позвала нас с Михаилом Сергеевичем на набережную. Мы разговорились. И она сообщает, что они с Михаилом Сергеевичем решили забрать меня в Москву и на пленуме ЦК КПСС в сентябре избрать меня секретарем. Уехал я от них в смятении. Внутри все переворачивалось. Я не ответил Раисе Максимовне ни да, ни нет, тем более, что у меня никогда не лежала душа к работе в столице.
Л. Грач о Лигачеве
Годом ранее, в 1986 году, как раз в разгар борьбы с пьянкой, звонит первый секретарь Макаренко Виктор Сергеевич, который находился в командировке в Керчи. Ему 9-е управление доложило о том, что прибывает Егор Кузьмич Лигачев, которого все очень боялись. Он летел в Палангу, где разыгрался ураган, поэтому ему пришлось лететь на Крым.
Мне, 35-летнему заведующему отделом пропаганды, пришел приказ встречать Е. Лигачева, так как никого кроме меня в аппарате не было. Приземлился самолет, я вышел встречать Лигачева и его супругу. Доложил ему ситуацию, разговорились. Егор Кузьмич, посмотрев на стол, где стояли фрукты, чай и кофе, спросил: «И что, вот этим ты и будешь меня угощать?» Я предложил ему поехать в ресторан, но он, главный борец с алкоголизмом в стране, отказался и попросил «Мадеру». За пару часов мы с ним выпили две бутылки «Мадеры». Мы попрощались, и он отправился на госдачу.
Дома супруга сказала, что первая приемная обрывает телефон. Я звоню, мне говорят, что все члены бюро собрались, что уже Виктор Сергеевич возвратился, ждут меня. Я пошел в обком партии, а сам думаю о том, что я выпивший. Ведь я никак не докажу, что я выпивал с Е.К. Лигачевым. Я зашел. В.С. Макаренко встает, идет навстречу мне, здоровается и предлагает попить «пивка». Он был любителем чешского пива, которое на тот момент было в дефиците. Как оказалось, девятка уже все доложила.
На следующее утро В.С. Макаренко вызвал меня к себе. Сказал мне собираться и к 12 часам дня отправиться на 10-ю дачу, так как Егор Кузьмич позвал меня. Виктор Сергеевич добавил, что Лигачев любит, когда его называют Юрием. Это была не просто сцена ревности, а сцена страха. В этот период как раз шло дело по Щелокову. Наш первый был женат на родной сестре Щелокова, В.С. Макаренко чувствовал, что и его не обойдет эта ситуация.
Я пробыл у Лигачева до самого вечера. На обратном пути заехал в обком, хотел доложить, но уже никого не было. Мне сообщили о том, что В. Макаренко и
Г. Капшук завтра будут в Ялте, где Егор Кузьмич проведет совещание. Он собрал всех ученых по поводу того, как использовать прилив и отлив волны в энергетических целях. После совещания меня вызвали в обком, где все секретари были вне себя. В.С. Макаренко крикнул, мол, «это ты подбил его?» Я не понимал, о чем идет речь, ведь никакого отношения к энергетике не имею. Оказывается, Капшук после совещания уговорил Макаренко пригласить Егора Кузьмича в «Массандру» угостить винами.
Когда они приехали и показали коллекцию вин Е.К. Лигачеву, он взъелся и возмутился: «Как?! Вы до сих пор выпускаете алкоголь, а детям соки не делаете? Закрыть! Выкорчевать все виноградники!» Началась перепалка, ведь это не я звал его в «Массандру». Потом еще долго ходили слухи, что я подговорил Лигачева на вырубку виноградников…
Прошла пара лет, я уже секретарь обкома по идеологии. Вызывает меня секретарь ЦК КПСС по кадрам и говорит, что я должен пойти на место Зюганова, а он пойдет вторым в создаваемую партию РФ, а я стану заведующим сектором. Я отказался, а он мне в ответ: «Ты что, думаешь, что ты на всю жизнь себе купил должность секретаря крымского обкома? Не успеешь долететь, как ты уже будешь никто».
Я вышел из кабинета. Инспектор, который сопровождал меня по кабинетам, зная легенду о том, что я с Егором Кузьмичом «на ты», советует сходить к Лигачеву, так как только он сможет разрулить ситуацию. Я пошел к Юрию Кузьмичу, он обрадовался встрече со мной. Но на мою просьбу ответил, что аппарат ЦК – это развитие и новый масштаб для меня. Я ответил, что не могу, так как у моего 12-летнего сына – ацетономия, или широко известная сегодня аллергия. Несмотря на то, что заболевание не имело никаких климатических показаний, я сказал, что ради сына я должен остаться в Крыму. Егор Кузьмич нажал кнопку, и я остался в Крыму…
Л. Грач о Примакове и Пуго
15 августа позвонил Е.М. Примаков: в санатории «Южном» им очень приелась постная кухня. Он попросил его с 10-12 летним внуком (теперь Евгений Примаков-младший) и Бориса Карловича Пуго с супругой отвезти куда-то, но только чтобы недалеко и не людно. Я позвонил директору совхоза Чкалова Салуну Якову Петровичу, где есть такое местечко. Он рассказал о заповедном месте на Черных водах. Там априори никого не могло быть. Мы организовали там стол. Я поднялся вверх на Байдары и встретил Бориса Карловича Пуго с супругой, с которыми до этого не был знаком, встретил Евгения Максимовича с внуком. Мы очень хорошо посидели, начали часов в пять вечера, а уже в двенадцать часов ночи Евгений Примаков исполнял украинскую песню «Ніч така місячна, зоряна, ясная…».
17 августа утром в субботу звонит мне на домашний телефон Б.К. Пуго, благодарит за вечер и говорит о том, что не может не попрощаться, так как через несколько часов он улетал из Гвардейского, там стоял его самолет. Я подъезжаю туда на площадку, где уже стоял самолет. Вижу Волошина (бывший Министр МВД Украины) и Хронопуло (Командующий Черноморским Флотом). Через десять минут подъехал Борис Карлович с супругой. Борис Карлович – очень интеллигентный человек, из старого рода латышей-большевиков. Он увидел меня, удивился моему приезду и предложил подняться на борт. Борис Карлович попросил, чтобы стюардесса открыла бутылку «Каберне». Мы посидели минут сорок. Обсуждали разные вопросы, пообщались душа в душу. Такое необычное краткосрочное личное знакомство…
Л. Грач о ГКЧП
18 августа позвонил О. Шенин: «Мы сейчас с группой товарищей вылетаем в Крым». Я встретил их в Бельбеке. Мы отправились на «Зарю», где, как утверждал О. Шенин, будет отказ от президентского места в связи с болезнью М.С. Горбачева. Я подождал их в Вязовой роще, так как О. Шенин хотел, чтобы я дождался результата. О. Шенин через некоторое время позвонил мне и я вернулся на Бельбек. Вижу, все ходят возмущенные, вместе с ними
В. Медведев, который рассказал мне, что Горбачев не хотел встречаться с этой компанией, не выходил из дачи. Первым пошел к нему Плеханов, но Горбачев его слушать не стал. После этого Крючков кое-как с ним поговорил. Последним пошел Олег Шенин. Горбачев отказался от своего слова, а Шенин сказал, что он обещал подписать отказ и что исполняющим обязанности будет Янаев. Вот в таком настроении я уехал домой, а они улетели в Москву.
На следующий день утром в 6 часов я проснулся и увидел, что моя теща, которая жила с нами, сидит, а рядом с ней на столике стоят баночки, которые обычно в это время уже заряжал Чумак. По телевизору транслировалось «Лебединое озеро». Вот так и пошла вся эта эпопея...
После запрета Компартии я получил второй инфаркт. В Симферопольскую больницу меня отказались госпитализировать. Моя супруга позвонила Якову Петровичу Салуну, директору совхоза Чкалова, где была прекрасная больница. Меня забрали туда.
8 сентября появляются Гдлян и Иванов, известные по узбекскому делу. Допрашивают меня. Задают вопросы о том, чем я занимался с Пуго, с Примаковым во время их визита в Крым. Говорят о том, что вместе с М. Хронопуло я блокировал Горбачева с моря. Пришивают мне 90-ю статью УК СССР «Измена Родине». Директора совхоза Чкалова допрашивают по другой статье, главврачу больницы угрожают тюрьмой.
В этот день я по стационарному телефону из больницы позвонил Е.М. Примакову на домашний. Его супруга ответила, что Евгений Максимович на работе, он теперь возглавляет внешнюю разведку, и рабочего телефона у нее нет.
Через день они снова приезжают и просят меня подписать заявление о признании мною вины и о готовности сотрудничать с правоохранительными органами. Я все-таки юрист, отказался. Я задал им вопрос: «С каких это пор М.Н. Хронопуло и я можем отвечать за блокаду с моря?! Всем понятно, что как только Горбачев заехал на дачу, была выставлена морская охрана, которая являлась подразделением КГБ СССР. Как мы могли командовать охранным флотом КГБ?!» Они уехали и больше не возвращались.
Я уже никто. Узнаю, что Руцкой и компания летят за Горбачевыми. Начальником охраны девятки по Крыму тогда был Петр Толстой (правнучатый племянник Л.Н. Толстого), который позвонил мне и сообщил об этом. Я попросил знакомого, и мы поехали в Бельбек, так как служебной машины у меня уже не было. Я опоздал, Руцкой уже уехал на «Зарю» за Горбачевыми. В аэропорту меня встретили люди в форме, с автоматами. Я представился и сказал, что должен проводить Генерального секретаря. Мне не позволили. Нам сказали переставить машину на стоянку в аэропорту, где тоже стояли автоматчики. Через час завыла сирена. Горбачев с семьей, Руцкой и компания, человек 30, въехали на территорию Бельбека и поднялись в самолет.
А. Пученков: Какое у Вас было ощущение? Это был заговор против Горбачева или, как говорят в криминальном мире, какая-то «непонятка» произошла?
Л. Грач: Первое – это был сговор. Я абсолютно четко понимаю, что это был открытый сговор. В 1997-98 году О. Шенин приезжал в Крым, мы встретились, и он рассказал, что это Горбачев спровоцировал их на ГКЧП. Они делали это открыто, ночью собирались на заседания. Они решили после предательства Горбачева: ему важна только должность. Он только недооценил Ельцина, который в Беловежской пуще натворил таких дел.
А. Пученков: Союзный договор 20 августа никто не собирался подписывать?
Л. Грач: Нет. Украина не хотела подписывать, Ельцин тоже. Несмотря на то, что шесть республик хотели подписать договор. Мы должны понимать, что, начиная с Ошских событий, возрастал национализм. Даже Назарбаев не долетел до Минска, остался в Москве.
Я считаю, что за разрушение СССР нужно судить не только Горбачева, Ельцина, Кравчука, но и Коржакова. Б. Ельцин не наделал бы столько беды, если бы Коржаков им не управлял.
А. Пученков: Известно, что Б. К. Пуго в личном плане был очень предан Горбачеву. Как можно объяснить участие Бориса Карловича в августовских событиях? Может, был личный приказ Горбачева?
Л. Грач: Нет, это не было приказом Горбачева. Я все время думаю о том, что во время встречи с Б. Пуго и Е. Примаковым должен был прозвучать хоть какой-то намек на будущие события.., но я ничего не замечал в их поведении… Впоследствии Пуго убили первым.
А. Пученков: Вы считаете, что его убили?
Л. Грач: Я думаю, что Бориса Карловича Пуго убили. Как управляющего делами ЦК КПСС убили, так как он знал, где «золото партии», так и Пуго убили.
А. Пученков: Кто убил Б. Пуго? Люди Ельцина или Горбачева?
Л. Грач: Я думаю, что это люди Ельцина, или по-другому – коржаковцы. Борис Карлович был авторитетным человеком, преданным СССР, Горбачеву. Он бы не сидел сложа руки, он бы действовал.
А. Пученков: А Ахромеев?
Л. Грач: Ахромеев – порядочный, принципиальный человек, но он уже не имел никакого влияния на армию. Он сидел как советник, не более, находясь в сумасшедшем стрессе.
Горбачев настолько опустился. Когда человек предает, он не знает, что его ждет, и даже сочинили байку о приемничке на крыше. Вы можете себе представить, чтобы на главной даче в Крыму КГБ могло оставить какой-то радиоприемник?
А. Пученков: Как Вы считаете, Горбачев может быть вот это все хотел прокрутить для того, чтобы Союз разрушился, а он возглавил бы Россию?
Л. Грач: Нет. Понимаете, надо прямо сказать, что Горбачев – прямой соучастник и Ельцина, и Кравчука начиная с 1990-го года. Ведь референдумы о независимости состоялись при нем. Это две республики, которые составляли основу могущества СССР, и территориальную, и экономическую. Он все продавал, весь перелом произошел тогда, когда его еще в первый раз вместе с Раисой Максимовной Тетчер встретила в Англии и хорошенечко обработала. Для меня открытым остается вопрос: почему его патронировал Ю. Андропов в свое время, который продвинул Горбачева еще при Брежневе? Вопрос состоит в том, что он видел события, происходящие в России и Украине, но закрыл на это глаза. Более того, вместо того, чтобы выровнять, он в костер подбросил новоогаревский процесс. Что тебя не устраивало в том Союзном договоре, который подписан в 1922 году?! Именно это угробило наше государство.
А. Пученков: Это все равно, что мы с Вами работаем в вузе, и ректор нам говорит: «Давайте каждый из факультетов будет для себя решать, хочет ли он быть в этом институте или нет?» Конечно, вуза не станет как такового.
Л. Грач: Да. Я много варился в этом во всем. Пускай, этажом ниже, но должность моя и Крым поставили меня в такое положение, что я постоянно должен копаться в своей голове, чтобы понять, почему происходили и происходят те или иные события. В том числе я полтора десятка раз сидел за столом с Горбачевым, а в такой обстановке проще узнать человеческие качества, но я никогда не чувствовал в нем прагматичности, одна лишь болтовня, мол, мы вас сверху, а все их снизу. Уверять всех, что не он антиалкогольную кампанию затеял, а Лигачев. Вот и сейчас он то одно заявит, то совсем другое говорит.
А. Пученков: Но по Крыму у него хорошие заявления в последнее время. Как считаете? Он стал ярым государственником после 85 лет? По-человечески он был не симпатичен Вам, когда еще являлся главой страны?
Л. Грач: Какого-то устоявшегося мнения о Горбачеве у меня до сих пор нет. Когда я был замзавотделом в 1982 году, сложилась такая ситуация, что мне поручили работать с прессой в последний приезд Л.И. Брежнева. В мои обязанности работы с прессой входило организовать доставку корреспондентов. Я видел Л.И. Брежнева и видел пустого Горбачева. В моей голове сидит анекдот 70-х годов. Тогда в Крыму Первым секретарем был великий человек Николай Карпович Кириченко. Он встречает Л.И. Брежнева у трапа самолета в Симферополе и докладывает: «Дорогой Леонид Ильич, накосили столько-то, намолотили столько-то, обработали столько-то» и так далее… «Леонид Ильич, не волнуйтесь, я согласовал с небесной канцелярией, на период Вашего отпуска будет прекрасная погода». Л.И. Брежнев похлопал его по плечу и говорит: «Коля, то, что ты накосил, намолотил – большое спасибо, а вот насчет погоды не забывайся…она делается в Москве». Понимаете, Горбачев никогда не интересовался такими вопросами, ему было безразлично. Сейчас бы Л.И. Брежневу стояло множество памятников, если бы он в свое время вовремя ушел.
Я застал смерть Л.И. Брежнева в Болгарии, скажу вам честно, что все болгары искренне рыдали.
А. Пученков: Если бы в 1991 году состоялся в сентябре пленум ЦК, кто бы мог стать главой государства? Наиболее реальный кандидат?
Л. Грач: Молодая «группировка» голосовала бы за О. Шенина. А те, кого мы называли шаркунами, 70-летние работники ЦК КПСС, тоже поддержали бы его.
А. Пученков: А у С. Гуренко были ли шансы возглавить Советский Союз?
Л. Грач: Нет, С. Гуренко не был авторитетен нигде: ни в Крыму, ни в Украине. Он чистый технарь, а не лидер. Политика для него – очень далекое дело.
А. Пученков: Вы видели своими глазами, как Горбачева после пленума 1991 года начали подвергать критике, он сказал, что он уходит, а его потом уговаривали остаться. Было такое?
Л. Грач: Это он с трибуны в самый разгар дискуссии июльского пленума грозился уйти. После этого началась политическая драка, ведь многие старожилы были преданы ему. Было бы аномально, если бы тебя свергали, а ты был спокоен. Право на нервную реплику он имел. Но она не произвела на меня никакого впечатления.
А. Пученков: Если бы в сентябре 1991 года был пленум, на котором бы избрали нового Генерального секретаря ЦК КПСС, Союз бы смог удержаться?
Л. Грач: Конечно. Вне всякого сомнения. В лучшем случае была бы двухпартийная система с демократической партией, но не такой, как партия Жириновского. Интеллигенция есть интеллигенция. В каждом обществе, в любое время. Надо с ее мыслями считаться, у нее должна быть площадка для выражения своих идей.
Надо было дать выход в Парламенте, к примеру, «Парнасу» или «Яблоку». Как в анекдоте: по Бердичеву буденновская конница скачет и песню поют. Два еврея стоят, и один, глуховатый, спрашивает другого:
– Что у них на голове?
– Буденовка.
– А почему?
– Ну а что ты не слышишь, что они поют: «кипит наш разум возмущенный» …
На мой взгляд, самая большая ошибка, – что сделали В.В. Путину выборы в 2018 году. Во-первых, Запад сейчас переориентируется с точки зрения методов, во-вторых, вся общественность будет бурлить. Путин ничего не приобрел от того, что в Парламенте всех стало меньше, кроме единороссов. Он должен понимать, что у «Единой России» такого количества одномандатников не было. Одномандатник – это своя рубашка ближе к телу.
А. Пученков: Но ведь идея превратить «Единую Россию» в стержень государства не получается много лет.
Л. Грач: И не получится. Самое страшное зло в России сегодня – это бюрократия как фундамент коррупции. Все делается, чтобы грабить. Они только и идут ради этого во власть.
А экономические дела все хуже. Остался перекресток Крым, где вот-вот скажет свое слово ИГИЛ. Крымским татарам надо свое. Те, кто пришел к власти в Крыму в 2014 году, не думали, когда создавали западу мощнейший плацдарм борьбы за Крым в виде отторгнутой части Меджлиса на территории Украины.
Я никогда не соглашусь с тем, что украинец русскому враг или наоборот. Политики приходят и уходят.., а что наделали?!
Если бы на Херсонщине не было той крымскотатарской прослойки, то Джемилев был бы уже никем. А теперь он в ООН выступает. Крым – это та взрывная игрушка, которой Запад будет играть очень долго.
Л. Грач после принятие Конституции АР Крым, 1998 г.
Есть три вещи: Референдум 1991 года. Если бы его не было, то крымские татары в начале 90-х здесь бы заварили вместе с Л. Кравчуком националистическое месиво. Конституция 1998 года. Если бы ее не было, то ничто бы не спасло Крым. А третье, – если бы мы с Ю.П. Корниловым и другими соратниками не организовали протестные акции против НАТО в Феодосии, Донузлаве и пустили сюда американский десант, была бы беда. Ющенко уже сдал тогда Крым.
Операция антиНАТО, Донузлав, 2008 г.
А. Пученков: А как получилось в 1993 году, что Симоненко стал Первым секретарем Компартии Украины?
Л. Грач: Это моя вина. Мы с сентября 1991 года начали воссоздавать партийную организацию Союз коммунистов Крыма, а в 1993 году мы создали Коммунистическую партию Крыма. Позже начался процесс создания КПУ, в Донецк приехали, вразнос пошел этот съезд, никто не хотел объединяться. Стоит отметить, что украинская часть больна национализмом давным-давно – Львовщина, Луцк, Волынь, Ивано-Франковск, Закарпатье, в свою очередь провенгерские настроения. Я вышел на трибуну, и съезд ко мне прислушался с условием избрать меня Первым секретарем. Но я предложил избрать Петра Николаевича Симоненко. Потом пошло его развращение. Я не воспринимаю людей, которые изменяют. По одной причине – если ты занял определенную позицию, то ты будешь ее придерживаться. Я никогда не забуду 1999 год, когда Петя первый раз из рук Кучмы получил деньги. В то время, когда я Л. Кучме сказал, что буду служить государственным интересам, а не личным. Он ответил мне, что я белая ворона, а я сказал ему, что я Грач…
А. Пученков: В 1999 году была ли реальная альтернатива Л. Кучме?
Л. Грач: Не было. Тогда каневская четверка была. Кучма – хороший хозяйственник, но в политике он ничего не понимает. Все помнят его фразу: «Вы скажите, что строить, как строить, а я вам построю». Вот и все...
У нас с Л. Кучмой были доверительные отношения, они и до сегодняшнего дня остались такими. Но когда после отставки прилетел Б. Ельцин, я поехал его встречать. Вижу, спускается с трапа стройный, координация отработана, шутит. Ведь за 4-5 месяцев до этого я видел его в ужасном состоянии. Он еле ходил, напился, а когда мы поднялись на борт самолета, я попросил его подписать документ, который мне передал Л. Кравчук о создании института имени Ельцина в Киеве. Борис Николаевич долго не подписывал, разбавляя паузы «Каберне», но когда решился, ему дали ручку, а он как закричит: «Что вы мне дали? Дайте мне двуглавого орла!» Двуглавый орел – это огромная ручка, которой Борис Ельцин подписывал документы.
Теперь же, после поездки к китайским шаманам, он выглядел абсолютно здоровым человеком. Я встретил Бориса Николаевича, мы зашли в гостевой домик и выпили по бокалу «Каберне». Прощаемся, и Борис Николаевич говорит: «Ты главе администрации, своему куму А.С. Волошину показывал, а мне не хочешь показать Форосскую церковь». Мне ничего не оставалось, как пригласить его в Форосскую церковь.
Вечером позвонил помощник Б. Ельцина: Борис Николаевич уже завтра готов поехать. Борис Николаевич приехал с семьей. Я попросил Владыку Лазаря о том, чтобы на завтра все было готово. Мы приехали к 12 часам. Все было прекрасно. После мы поднялись на Байдары и сели в зале. Была очень хорошая, человеческая обстановка. Я во время беседы решился сказать: «Борис Николаевич, в Крыму ходит один анекдот: Крыму задают вопрос: кто из вас троих в Беловежской пуще был самый трезвый?» Когда я сказал слово «трезвый», то по реакции Ельцина уже понял, что нужно было бы подобрать какой-нибудь синоним. «Говорят, что Кравчук, потому что Крым себе оставил». Я столько матов в адрес Кравчука от одного человека еще не слышал. Как только он его не называл. «Вот если бы я захотел, я бы тогда по карте провел от Харькова до Измаила и сказал бы, что это все мое», – ответил Ельцин. Я в свою очередь заметил: «Борис Николаевич, но вы же не провели». Тему эту замяли. После Борис Николаевич позвал меня к себе на девятую дачу лепить пельмени. Это было его хобби, своего рода искусство.
Настал вечер. Я вышел из дачи, и около машины охранник мне сообщил, что меня разыскивает Л. Кучма. Выехали из дачи, я не хотел ему звонить, так как было поздно, но все же набираю Леонида Даниловича. На меня обрушился мат… Я удивился, ведь это он мне сказал его встретить. А он отвечает: «Зачем ты его подбивал, чтобы он Крым себе забрал?!». А ведь я рассказывал ему с В.В. Путиным этот анекдот, и они оба смеялись. «А теперь моя к Вам, Леонид Данилович, просьба: Вы или прочистите уши вашим стукачам, или поставьте хорошую звукозаписывающую технику в ресторан».
А. Пученков: Ельцин о Горбачеве когда-нибудь отзывался?
Л. Грач: При мне никогда.
А. Пученков: Если подвести итог, были ли в 1991 году шансы спасти государство?
Л. Грач: Думаю, что вне всякого сомнения, если бы только Язов, Крючков и Пуго все то, что 18 числа они здесь услышали, не просто задекларировали, а действовали. А они, имея информацию, ничего не сделали. Горбачев с момента отказа поставил на себе крест, открыв прямой путь к разрушению Союза. Даже Бушстарший испугался первого сообщения о том, что происходит в Беловежской пуще.
А. Пученков: Вы полагаете, какая основная мотивация была у Крючкова, Шенина, Пуго? Они говорят о том, что хотели сорвать договор, который разрушал СССР. А вы как думаете?
Л. Грач: Я думаю, что среди них не оказалось ни одного мужика, который бы взял на себя ответственность. Янаев – это мелкая фигура без полномочий, к тому времени и политбюро было никакое. Человеческий фактор сыграл свою роль.
А. Пученков: У них были антигорбачевские настроения?
Л. Грач: Как Вам сказать, потом они все уже спасали свои шкуры, кроме О. Шенина. Когда 17 августа 1991 года в аэропорту я их провожал, там было столько злости.., видимо, они решили эту злость вылить в создание ГКЧП, но этого оказалось слишком мало. Б. Ельцин на танке пошел ва банк. Он был смелый, стоит отдать ему должное. Только вот смелость нужно было проявлять в других делах…
Собеседники поблагодарили друг друга за увлекательную беседу.
27.09.16.
