Вот уже тридцать лет Народный артист Советского Союза живет в Крыму на тихой улочке в центре Симферополя, на берегу речки Салгир. Юрий Иосифович – широкой души человек: всегда рад гостям. В квартире его царят тишина, уют и покой. Богатиков вышел к нам по-домашнему, в халате и тапочках. На столе лежала кипа газет – певец начинает свой день с чтения свежей прессы.
«Наша отечественная эстрада вполне самоудовлетворяется»
– Юрий Иосифович, договариваясь об интервью, я понял, что у Вас насыщенный гастрольный график, причем Вы много выступаете за пределами Украины…
– Работы, слава Богу, хватает, много выступаю и в России, и в Украине, но мне абсолютно неинтересно происходящее сегодня у нас. Украинское искусство много потеряло из-за того, что замкнулось на национальной сцене – нет планки сравнительной. Коля Мозговой в одном из последних интервью точно выразился: наша украинская неконвертируемая эстрада вполне самоудовлетворяется.
– Неужели из представителей украинской эстрады никого не выделяете?
– Ну почему же, есть достойные люди, но их единицы. К сожалению, Соня Ротару так и не сумела себя реализовать в полной мере. Ее талант масштабнее, чем мы видим. Помню, когда мне присвоили звание Народного артиста СССР, а ее представили к Государственной премии СССР, мы как-то беседовали ночью в гостинице «Украина», откровенничали. Я считаю, что София Михайловна, конечно, могла сделать гораздо больше: она молдаванка, и наложение на славянский пласт латинской культуры могло дать очень интересный результат. Раньше благодаря патриотическим песням, которых у нее было очень много, ее и двигали, причем лучше, чем Пугачеву, которая тогда была персона нон грата. Не знаю, может быть, соперничество Аллы и Сони повлияло на многое, я в такие вещи не вникал, хотя Пугачева меня провоцировала на этот разговор, но это было давно.
Знаете, на самом-то деле Москва была как бы критерием, мерилом. Так и осталось. Поэтому надо Москву «пробивать» – московское телевидение, московское радио, московскую прессу. А что делать? И почему бы нашей эстраде не ездить в Москву? Я тоже могу поехать…
– В качестве проводника?
– Нет, я могу быть полпредом! У меня есть связи, меня уважают, я умею что-то делать.
– Пользоваться своей популярностью приходилось?
– Для себя связями никогда не пользовался, только для людей – им я очень помогал. В Ялте мог, например, помочь с жильем. Кстати, своим музыкантам я выбил 18 квартир на Южном берегу Крыма.
– Какую песню напевали в последнее время? Бывает, какая-то привяжется…
– У меня достаточно своих песен, вот свои и пою. Сейчас работаю над новой – молодые авторы принесли блатную песню, называется «Три бомжа». В общем, Гарику Кричевскому делать нечего! (Напевая: «Три бомжа-а-а, это бедная наша страна… » – Авт. )
У меня сейчас с ногой неприятности, видите, весь перебинтованный сижу. В два часа процедуры (певец извинился и принял более удобное положение на диване. – Авт. ).
«После аварии на Чернобыльской АЭС у меня отключилось горло»
– Юрий Иосифович, Вы же могли себе позволить жить и в Москве, и в Киеве. Почему остались на периферии?
– У меня было достаточно прочное положение в Киеве. Я был вхож в дом замечательного человека, тогда члена Политбюро и первого секретаря Киевского горкома партии Юрия Никифоровича Ельченко. Тогда на Гоголевской сдавали дом, в котором сейчас живут известные артисты… Мне выделили в нем 46-ю квартиру, и мы уже с Альбиной Ивановной Ельченко ходили, смотрели эту квартиру, я уволился и собирался уезжать из Крыма. У меня была такая система: я жил полгода, весь сезон, в Москве, в гостинице «Москва», в 315-м номере, как сейчас помню.
К Киеву после определенных событий я стал относиться осторожно. Случилось это после взрыва на Чернобыльской АЭС, в 1986 году. Я приехал на «Киевскую весну», которую Шарварко делал, исполнял «День Победы». На втором куплете у меня отключилось горло. Никогда в жизни такого не было! И когда я проговорил оставшийся куплет, понял, что надо бежать отсюда. Все бросил: и квартиру, и вещи.
Я понял, что, живя в провинции, еще можно сохранить свою самобытность. Здесь не нужно подличать.
Важно всегда оставаться самим собой, а не бросаться из крайности в крайность. У каждого свое место в искусстве, если ты собой что-то представляешь, если держишь позицию, если не сжигаешь свой партийный билет.
– А Вы со своим билетом что сделали?
– А ничего! Я до сих пор член Коммунистической партии. Раньше был членом ЦК. Я не только билет храню, но и взносы плачу и считаю, что идея социальной справедливости – хорошая вещь.
… Когда Кравчук был президентом Украины, мы вспоминали наше общее партийное прошлое, и он пригласил меня на Банковую, он сидел как раз в кабинете Владимира Васильевича Щербицкого. Я его спросил: «Леонид Макарович, тяжело вам, наверное?» – «А чего?» – «Вот подойдите к окну…» Подошел: «А что такое?» – «Вам видно только небо! А чтобы на землю посмотреть, вам надо нагнуться. Никогда в жизни не нагнетесь ведь и не посмотрите». Он: «А-а-ай, Юрко…»
Недавно на дне рождения Вали Купцова забавная история случилась. Выпивали, общались, и так получилось, что мы стояли и разговаривали с Геной Янаевым и Анатолием Ивановичем Лукьяновым. Вдруг я кричу: «Ребята, камера есть свободная?». – «А мы не взяли», – отвечают они чуть ли не в один голос, думали, что-то снимать или фотографировать буду. «Да нет, свободная камера в Матросской Тишине, – уточняю я, – хорошая компания собралась. Гэкачеписты!» Это достаточно серьезные шутки, конечно, но мне позволительно.
– Сильные мира сего не скупились на награды для Вас.
– Не так давно звонили из Москвы, взяли мои данные, собирались какой-то бляшкой наградить к юбилею. Лучше б денег дали, а то пенсия 129 гривен – позор! Народный артист СССР получает 129 гривен пенсии! Мне, конечно, грех жаловаться, я еще могу работать и даже выбирать работу. Кому-то отказывать…
Я как-то на Новый год, не было игрушек, украсил свою елку наградами. Даже сфотографировал. У меня есть бюстик Чехова, его нарядил Дедом Морозом. Так что я к наградам отношусь спокойно, где-то даже с иронией.
«В 45 лет у меня произошел перелом. Как в жизни, так и в творчестве»
– Вы ведь родились в Донбассе?
– Да, родом-то я с Донбасса, но после войны мы долгое время всей семьей жили в Харькове. Моя мама похоронена в Харькове, и все там, так что это вторая родина.
Кстати, на днях звонил оттуда молодой человек: «Юрий Иосифович, я занимаюсь прокатом артистов… » Перебиваю его: «Это что ж такое? Раньше занимались прокатом велосипедов, стиральных машин, пылесосов, а теперь артистов прокатывают?»
– Некоторое время назад газеты обсуждали скандал по поводу крымского гимна, за который Вы якобы огромный гонорар получили.
– (Ироничный смех.) Вот видите… Просто кошма-ар! Это политические происки. На самом-то деле ни копейки ведь не заплатили! (Тут мой собеседник неожиданно запел гимн: «Го-оры твои волше-ебны, Ро-о-одина… » – Авт.)
– В жизни наверняка часто обижали. Как защищались?
– Понимаете, я очень языкатый человек, и у меня аргументация серьезная…
– Проблем никогда из-за этого не было?
– Н-нет. Боялись, трусили режиссеры, чиновники третьего, четвертого ранга, а высшие чины понимали, что эта смелость идет от искренности.
–Словцо крепкое любите употребить?
–Уважаю. Морфлотская школа (задорно хохочет). Наверное, русский язык не может существовать без мата…
– У Вас есть какой-то секрет, как сохранить на протяжении стольких лет такой сильный голос?
– Особых нет, хотя своим голосом очень дорожу! Голос – это главное в моей жизни. Все остальное третьестепенное!
– А что же на втором месте?
– Наверное, еда. Правда, было время, когда голос отодвинулся на второй план, а на первом стал алкоголь! Я русский запойный человек. И если пил, то месяц, два, уже даже бомжевал на вокзале.
– И такое было?
– Я очень серьезно переживал из-за развала Советского Союза. Моя жизнь была, как красивый сосуд, который кто-то взял и грохнул об землю – он вдребезги! Я не знал, куда идти, что петь. Был в смятении. Понимаете, когда теряешь ориентиры, видишь свой народ и не узнаешь его… Это как раз то время, когда всплыла на поверхность вся дрянь. Конечно, в каждом обществе это есть, но когда она начинает вылезать из подвалов, из помоек и главенствовать, руководить – это кошмар!
– Вас что-то может заставить плакать?
– В последнее время – да! Плачу, слушая арию Калафа в исполнении, допустим, Паваротти или Толи Соловьяненко. Но это слезы не такие… (Имитируя кавказца: «Мужчина не плачет – мужчина огорчается!» Это в «Мимино» очень хорошо герой сказал. – Авт. )
– Вы считаете себя состоятельным человеком?
– Машины у меня всегда были. Высшую категорию имел. Начиная от первой ставки в 5 руб. 50 коп., дошел до 202 руб. 50 коп. за сольный концерт. Это была самая высокая ставка в стране. В высшей категории было всего 20 человек, среди них Зыкина, Магомаев. Даже Иосиф Кобзон тогда не получал таких денег.
Я самодостаточен! Мне ведь не нужны дворцы и миллионы на банковских счетах. Как-то мне предложили полететь в Чечню. А директор крымской филармонии Эрнст Юдицкий говорит: «Юра, там стреляют!» – «Но бабки хорошие платят!» – «Ну и что? А вдруг застрелят?» – «А если не застрелят!» – «А вдруг застрелят? Представляешь, на твой гроб положат эти деньги и скажут: он их та-а-ак любил!!!» И я не полетел.
– У Вас как у знаменитости наверняка была масса поклонниц?
– Внешне я не очень броский человек, но имел и до сих пор имею влияние на женщин! Начинаю петь – и все… Так что вниманием прекрасной половины обижен не был, сам не понимаю почему.
– Вы влюбчивый человек?
– Нет. Я был очень закомплексованным. Вечные проблемы были из-за небольшого роста. И на характер это, естественно, наложило отпечаток. Из-за роста я и в оперу не попал. Знаете, не очень хочется стоять рядом с человеком, который смотрит на тебя свысока, а для мужчины это очень важно.
– Вы ревнивый человек?
– Было время, лет до 45-ти, наверное, я был жутко ревнив. Сейчас стыдно признаться в этом, но даже завистлив. Говорят белая, черная зависть – фигня это все! Зависть есть зависть. Она, конечно, адреналин для творческого человека, заставляет его искать, побеждать. Потом произошел перелом какой-то, перестройка. К тому времени я многого достиг, и в 1983 году, когда мне присвоили звание Народного, сам себе наступил на горло. Я ведь вел передачу на Центральном телевидении «Для вас, ветераны», участвовал во всевозможных «Песнях», а потом сказал себе: «Ша, Юра, ты сделал все! Уходи! И пой в свое удовольствие!» Начал туризмом заниматься, записями. Появился второй Богатиков, который был постоянно рядом, он мне то дулю показывал, то на ухо говорил: «Стоп, паря! Ты чешешь не в ту сторону!» Я с ним ругался, дрался, а потом сдался. С возрастом мне стало физически труднее жить, а в моральном отношении мне просто, я получаю удовольствие – кайф!
– В жизни были поступки, за которые стыдно?
– Пару было. Один в детстве. Дело было в ремесленном училище… даже тогда нельзя было таких вещей допускать. (Вздохнув.) В общем, были!
– Драться часто приходилось?
– Еще бы! Как все люди маленького роста, я норовил доказать истину кулаками. Я ведь даже боксом серьезно занимался, легковесом был. Но потом пару раз мне фингал поставили под глазом, и педагог мой сказал: или петь, или драться! Все. На этом закончилась карьера Микки Рурка. И началась другая…
Владимир ГРОМОВ, «ФАКТЫ»
(Симферополь–Киев)
01.03.2002
