Энное количество лет назад, во времена повального дефицита, в магазине «Мелодия», что на Красноармейской, вдруг выбросили диск-гигант «Битлз». Очередь напоминала змеиный хвост и двигалась так же томно. От нечего делать все вяло рассматривали витрину. На восемьдесят процентов ее украшали пластинки с песнями Юрия Богатикова. Чтобы никто не ошибся в качестве продукта, обложку дополнял певец лично, сфотографировавшийся на фоне стены из красного кирпича. Кто-то обронил: «Ну посмотрите: какова фотография, таков и певец со своими песнями – сплошной кирпичный завод».
С тех пор немало воды утекло, власть переменилась, а вместе с ней и певцы, это дело воспевающие. А вот Юрий Богатиков остался. Он очень многое передумал, переосмыслил, но его взгляды по-прежнему девственно чисты и нетронуты.
Наш разговор с Юрием Иосифовичем – о той кладке, без которой не была бы выстроена монументальная громадина –советская эстрада.
– Помнится, пару лет назад, на одном из фестивалей Вы рассказывали, что частенько проводите свободное от работы время в дискуссиях со священником по имени Лазарь. Доказываете святому отцу, что Христос, оказывается, был коммунистом. На что владыка отвечает: «Идем, Юра, крестить тебя буду». Так чем же спор окончился?
– Мы и сегодня частенько беседуем с архиепископом Крымским и Симферопольским отцом Лазарем на отвлеченные темы. Он мне даже Библию подарил, подписав: «Вы нужны храму, равно, как и храм нужен Вам». Но понимаете, я сейчас в таком возрасте, когда уже особо душой не покривишь, да и врать насчет своей веры неудобно.
– Вы по-прежнему остаетесь убежденным борцом за коммунистические идеалы?
– Да, я большевик и человек абсолютно немодный. Мне всегда нравилась коммунистическая идея как идея социального построения общества. Конечно, я со многим в то время был не согласен, но когда человек в моем возрасте начинает менять убеждения, он вызывает подозрение. Я не верю тем, кто говорит, что они резко перестроились и стали другими. Такие особи или сломались, или вообще людьми не были.
– На этой почве конфликты с коллегами случаются: стакан воды в лицо, яд в котлету?
– Из-за того, что я большевик, меня сейчас мало на концерты приглашают. И, кстати, больше всех в этом плане ваш Киев отличается. Вы вообще у Москвы все самое худшее переняли, а жаль.
– Неужели Вас на правительственные концерты и прочие официальные мероприятия исключительно из-за «неправильной веры» не зовут?
– В основном, да. А еще у нас на этой почве произошел серьезный личный конфликт с главным режиссером подобных акций Борисом Георгиевичем Шарварко, хотя он меня в свое время и открыл. Дело в том, что у нас с ним всегда были полярные взгляды, и при моем несдержанном языке и вспыльчивом характере ссора была просто неизбежна.
– Чем же Вы сейчас занимаетесь?
– Батюшки! Да у меня масса работы. В студии записал 34 новые песни, 18 романсов, недавно вышел мой лазерный диск «Красные розы», три альбома, причем один из них я записал вместе с дочкой и внучкой, выходят компакт-диски... Сейчас работаю вместе с композитором Владимиром Смысловым и аккордеонистом Валерием Ковтуном. Часто выступаю в Екатеринбурге, Харькове, Одессе, Кировограде. Без дела не сижу, не переживайте.
– Не буду, лучше о другом спрошу. Интересно, какие песни в своем исполнении Юрий Богатиков считает хитами?
– У меня их сорок два. Хотите – хитами называйте, я же их считаю нормальными песнями, которые народ любил: «Давно не бывал я в Донбассе», «Спят курганы темные», «Усталая подлодка».
– Мы знаем, чего стоит нынешняя, далеко не всегда честная конкуренция между исполнителями. А как она выглядела в Ваше время – в 60-е, 70-е годы?
– В одном ряду тогда стояло семь великих баритонов: Дмитрий Гнатюк, Юрий Гуляев, Муслим Магомаев, Сергей Захаров, Эдуард Хиль, Иосиф Кобзон, ну и я... Железно занять свою нишу было чрезвычайно сложно, поскольку существовали еще и Союз композиторов, Союз писателей, где судьбы вершили такие незыблемые авторитеты, как Пахмутова, Колмановский, Билаш, Фельдман, Поклад, Фрадкин, Шамо, Богословский...
– Их вердикт всерьез определял творческий взлет или же, наоборот, крах певца?
– Они решали все и вся! Сами определяли, кому какую отдать песню и так далее. А если сравнивать наш цех с армией, то маршалом здесь во все времена считалась одна-единственная певица – Клавдия Ивановна Шульженко. В ее присутствии никто не мог себе позволить даже присесть. Она была эталоном.
– Если продолжить подброшенное сравнение, то кому из коллег принадлежало звание чуть ниже, например, генерала?
– Конечно же, Иосифу Кобзону. По числу концертов, по умению записать огромнейшее число песен даже отдаленно сравниться с Иосифом не мог никто.
– Вы шутили, что Юрия Богатикова начинали активно везде и всюду приглашать, лишь когда Кобзон уезжал на пару месяцев за границу.
– Есть в этом и доля сермяжной правды. Иосиф всегда был чрезвычайно востребованным исполнителем. Все без исключения композиторы писали для него, и правильно делали: Кобзон – это была стопроцентная гарантия профессионализма, качества и точных сроков. Он чрезвычайно собранный человек, никогда не позволял себе капризов. А мы, остальные артисты, как дети с больным самолюбием, чуть что-то не так – фыркали, крутили носом. Мне сейчас, если честно, даже стыдно.
– Много наканризничали?
– Ой, лучше и не вспоминать. Ну вот пример. Долгое время я вел передачу «Для вас, ветераны». Но со временем мне надоела ее стандартная форма: письма-песни. Предложил редактору несколько собственных вариантов, но ни один из них не утвердили. И что, вы думаете, я учудил? Просто не приехал на съемку, сорвал передачу. Потом не явился еще раз и еще... Ой, даже вспоминать противно.
– А так, чтобы тарелкой – да в голову официанту? Или потребовать лимузин к трапу самолета?
– Вот-вот, еще и толпу заказать, чтобы на руках донесла. Нет, до подобных истерик никогда ни у кого не доходило. Наверное, мы просто были хорошо воспитаны. По этому поводу, кстати, Цезарь гениально выразился: «Законы толпы неизменны. Она должна создать кумира, унижаясь, воспитать его, а затем ждать его же падения, чтобы отомстить за это пережитое унижение». Всем нынешним «звездам» неплохо бы помнить это древнейшее изречение.
– А кто, на Ваш взгляд, был в то время самым влиятельным человеком? Кто мог как сбросить с пьедестала, так и возвести на него?
– Я назову это иначе – арбитр. Во все времена им по праву считался Юрий Васильевич Силантьев. Это был абсолютнейший авторитет и для композиторов, и для исполнителей. Человек чрезвычайно жесткий, резкий и очень справедливый. Я помню, как во время репетиции одного серьезного концерта уважаемый исполнитель Икс прицепился к Силантьеву с жалобами: дескать, почему не он, а певец Игрек поет эту песню? Она ведь именно для него, для Икса, написана. И тут Силантьев взорвался, причем при всем честном народе: «Значит так, слушай и запоминай. Эта песня не твоя, а композитора. И петь ее будет тот, кому сам автор решил свое произведение отдать, понял? А теперь пошел вон, не мешай работать!».
– Круто.
– Да уж. Он был гениальным воспитателем и не менее гениальным дирижером. А насчет сбрасывания с пьедестала скажу так: подобное было невозможно. Конечно, композиторы решали очень многое, но ведь и у каждого из нас имелся свой выход на ЦК, на Министерство культуры. А Дмитрий Гнатюк, например, ни с кем не конкурировал, поскольку работал с украинскими композиторами. Муслим тоже находился вне досягаемости – у него были Бабаджанян, Пахмутова, для Кобзона писали все. В общем, определяющий круг композиторов имел своих заглавных исполнителей, а уже к ним подавался «гарнир» из подрастающих и приближающихся.
– «Гарниру», наверное, было очень тяжело пробиться поближе к «отбивной»?
– Не то слово! Я, кстати, всегда именно к «гарниру» и принадлежал. Поэтому всю жизнь и пел черт знает что. Как-то мои знакомые морские пограничники поинтересовались у гениального Ивана Семеновича Козловского, каково его мнение о певце Юрии Богатикове. Так знаете, что он нараспев ответил своим несколько манерным и неподражаемым тоном? «Та-акой голос и на та-акое г... потратил».
В общем, поскольку мое место было, так сказать, не в центре блюда, я сам себе и репертуар диктовал. Долго дружил с Никитой Владимировичем Богословским, но из-за моей прямоты и острого языка разошлись мы с ним раз и навсегда. Он меня даже на свое 85-летие не пригласил, а ведь именно Юрий Богатиков был исполнителем таких его песен, как «Спят курганы темные», «Давно не бывал я в Донбассе».
– Чем же Вы насолили маэстро?
Понимаете, в те годы престижным считалось прохождение в финал «Песни года». Для каждого композитора было делом чести, чтобы его произведение засветилось там в гала-концерте, хотя это совершенно не означало, что песню-победителя завтра же подхватит и запоет народ. В первый день Нового года с экрана звучало много проходных вещей. И вот Никита Владимирович предложил мне для финала такую – «Лампочку шахтера». Я во время записи очень сильно песню раскритиковал, добрые люди Богословскому все немедленно доложили (я даже знаю, кто это сделал). Так и поссорились Никита Владимирович с Юрием Иосифовичем. С 1980 года ни разу не виделись. Точно так же меня столкнули и с Экимяном. Наверное, это науськивание кому-то выгодно...
– Но ведь Богословский был чрезвычайно влиятельным человеком, и после ссоры запросто мог перекрыть вам кислород.
– Интересно, а как можно было это сделать, если я имел выходы на членов ЦК, Политбюро? Более того, не секрет, что меня любила семья Брежневых.
– Ух ты! И в чем такая любовь выражалась?
– Ни в чем особенном. Дома я у них не бывал. Разве что свою первую черную «Волгу» Газ-24 получил из четвертого управления. А до того на ней ездила Галина Брежнева.
– С кем из политиков Вы сегодня поддерживаете отношения?
– Исполнилось уже тридцать лет нашей большой мужской дружбе с Витольдом Павловичем Фокиным. Он мне тут недавно песню написал.
– Кто?! Фокин?!
– Да. Витольд Павлович - очень талантливый человек, и песня у него красивая получилась, «Любов моя, любов остання» называется. Ее, кстати, часто по радио крутят, послушайте.
– Скажите, сколь незыблем был в то время авторитет Пахмутовой?
– А он и сейчас весьма силен. Александра Николаевна лучшая и среди композиторов, и среди замечательных музыкантов.
– Кажется, сегодня круче всех все-таки Крутой.
– Это смотря в каких кругах. Господин Крутой общедоступен, не спорю. Но он никогда не был и не будет элитным композитором, как Пахмутова. В ее песнях заложен огромнейший потенциал симфонизма, обратите внимание хотя бы на вступления к песням.
– Сложно было попасть в узкий круг исполнителей, которым эта дама отдавала предпочтение?
– Чрезвычайно. Я вошел в этот список после исполнения «Песни о полковом оркестре». Помните, там еще слова такие: «Нам рано на покой...». Ее до меня Юра Гуляев пел.
Когда Александра Николаевна услышала, тут же отдала мне еще одну свою песню «Усталая подлодка», а затем веселую такую, ресторанную «Слушай, теща, друг родной, помоги!». Это произведение было ударным: его лабухи везде исполняли, а тещи мне проходу не давали – спеть просили.
– Юрий Иосифович, как вышло, что, к примеру, «Песню о полковом оркестре» вначале Гуляев спел, а затем почему-то уже Вы с ней к Пахмутовой на прослушивание подались?
– А Юра мне сам предложил эту песню записать, она у него не очень шла. И даже его сын заметил: «Папа, не пой. У дяди Юры она сильнее звучит». Так что никто силой ноты не отнимал, слова тайно в туалете не переписывал. Тут другое. У каждого исполнителя, кроме Кобзона, который пел все, была своя ниша, своя тема, и мы старались ее строго придерживаться. Мне досталась военно-патриотическая тематика плюс марши, включая знаменитый марш Рядовой. Все, что касалось этого направления, мне и сбрасывали.
– Что значит, сбрасывали? Это, выходит, отходы, неликвиды какие-то?
– Нет, конечно, просто я – воспитанник ансамбля песни и пляски Военно-Морского Флота, значит, бравурная музыка – моя.
– А если бы «жизнь, как кинопленку, прокрутить на двадцать лет назад», те же песни исполняли бы?
– Нет, наверное, нет... У меня было очень много проходных песен, за которые до сих пор стыдно. За такую например, «нетленку», как «Жизнь прожить –не поле перейти». В общем, хватало барахла.
Зато мне всегда очень хорошо работалось с украинскими композиторами Билашом, Покладом, Шамо, покойным Алешей Семеновым. С Сашей Вратаревым мы недавно отличную песню записали:
«Что ж вы натворили, мужики?
Хлеба просят наши старики.
Родина моя, моя родная мать,
Век такой свободы не видать».
Серьезная вещь.
– Вы никогда не завидовали славе таких эстрадных денди, как Муслим Магомаев, Сергей Захаров, Лев Лещенко?
– Я всегда завидовал умным людям, а красавцам – никогда. Они ведь, красавцы, как правило... Ладно, не буду людей обижать.
– Зато какие у них были поклонницы!
– Вы думаете, у меня их не было? Ой, батюшки, это же страшное дело. Я даже по набережной спокойно пройтись не мог. Конечно, они не совершали столь сумасшедших поступков, как поклонницы Муслима, но на отсутствие женского внимания к своей скромной персоне пожаловаться не могу.
– И все-таки я еще раз хочу вернуться к вопросу о незыблемости эстрадных авторитетов тех лет. Кто-то мог заявить: «Не хочу видеть этого артиста на эстраде» – так что это автоматически влекло его творческую смерть?
– Было другое. Одно время Светлана Моргунова вела передачу «Музыкальные встречи». В то время председателем Гос- телерадио СССР служил некто Лапин, который лично просматривал все до единой музыкальные программы. И вот одна из «Встреч» была посвящена Юрию Саульскому. Лапин поинтересовался: а кто это, собственно говоря, такой? И редакторы хором объяснили, что живет в Москве замечательный композитор, автор песни «Черный кот», которую нынче радостно поет весь Израиль. Председатель побелел-позеленел и на глазах у всех коробку с пленкой швырнул прямо в мусорное вед-
ро. Все! Юру отлучили от любого эфира на целых четыре года.
Я же ничего не знал и к большому правительственному концерту, который должен был транслироваться в прямом эфире из Колонного зала Дома Союзов, подготовил две песни именно Саульского – «Идут батальоны, мужчины идут» и «Река моя, судьба моя». Показал я все это дело на песенной секции в Союзе композиторов, где, помню наш цветник собрался: Туликов, Фрадкин, Фельцман...
Они только за голову схватились: «Юра, немедленно готовь что-нибудь на замену. Саульского исполнять нельзя». И вот тут впервые в жизни я сам поставил условие: «Или прозвучат эти песни в эфире, или меня в концерте не будет. Немедленно сажусь на поезд и уезжаю в Ворошиловград». Запахло скандалом - все-таки прямая трансляция. В общем, спел я тогда то, что хотел, после чего Юру как бы реабилитировали. Помню, он меня в «Арагви» пригласил, и я впервые ел тёплый хлеб на подогретой тарелке. Ну что вам сказать – это был настоящий уровень! Такое не забывается.
– А Вас можно назвать богатым человеком?
– Я Богатиков, и этим все сказано. Деньги зарабатывать умею. Хотя сегодня я не столько богат, сколь самодостаточен. Во всяком случае, на хлеб и икру хватает. Возможно, раньше это и считалось роскошью. Ныне же две мои квартиры, две машины и дача – норма для человека моего возраста и положения. Во всяком случае, я удовлетворен тем, что обеспечил жизнь дочери и внучки.
Понимаете, я никогда не пытался прыгнуть выше головы, а просто делал свое дело. Считал, что чем звезднее, престижнее уровень участников концерта, тем дороже для меня эта акция. Я по натуре боец, хотя несколько раз срывался – и всерьез. Впервые это произошло в 1976 году, когда Пугачева завоевала «Золотой Орфей», а я лишь «Серебряный».
И вот нас с ней вдвоем отправили но стране работать исключительно на стадионах. Я – первое отделение, Алла – второе. Ну вы можете себе представить, сколь радикально отличается ее публика от моей? Борьба меня ожидала титаническая, каждый день я доказывал, доказывал и еще раз доказывал свое право на существование. Ну а на тринадцатом концерте не выдержал – сломался, со мной случился нервный срыв, сказалось сумасшедшее напряжение.
Или вот такая ситуация.
В Москву должен был приехать певец Митчел. Вокруг концерта в зале «Россия» – ажиотаж, шумиха, дорогущие билеты –по шесть рублей! – все распроданы за месяц. И вдруг облом – Митчел не приезжает. Публике ничего не сообщают, а нас, солянку артистов СССР, бросают ей, разъяренной, на растерзание. Вы представляете себе, что творилось в зале, когда на сцене вместо Митчела появился Богатиков? Свист, крики, улюлюканье –ужас! Ничего, мы и это выдержали.
А еще, помню, Муслим Магомаев не смог участвовать в правительственном концерте и меня поставили на его замену. Выступать пришлось сразу же после Аркадия Исааковича Райкина. Если бы вы только могли себе представить мое положение и состояние! Райкина принимали просто потрясающе, двадцать минут со сцены не отпускали, несмотря на то, что занавес закрывали. И вот, после эдакого триумфа мне нужно выходить к зрителю... Аркадий Исаакович, спасибо ему, специально остался, чтобы дождаться окончания моего выступления и поддержать. Другие же остались из любопытства – выкрутится или не выкрутится? Выкрутился, а что оставалось делать? Во всяком случае, я тогда со сцены впервые заговорил.
– С перепугу, наверное?
– Конечно. Публика, правда, поняла мое состояние, посочувствовала и приняла нормально.
– Извините за грубое слово, но часто ли Вами вот так «дырки затыкали»?
– Еще как часто! Но при этом цель обязательно оправдывала средства. Участие в таких мероприятиях всегда напоминало собой борьбу и было весьма ответственным. Сейчас иное дело: заплатил – и чирикай, сколько хочешь.
– Скажите, а тогда тоже существовала четкая градация среди артистов: кто открывает концерт, кто его закрывает?
– А как же, из-за этого была страшная драка. Закрывал концерт, конечно же, «гвоздь программы». Если участвовал Муслим, подобные вопросы вообще не поднимались. На иных условиях он просто не приезжал. Как правило, в финале звучали две песни в его исполнении: «Свадьба» и «Надежда». На Украине подобные акции завершала София Михайловна, а вообще, все эти порядковые номера – такая чушь! Как-то у великого скрипача Менухина спросили: «Кого высчитаете первой скрипкой?. – «Конечно же, Яшу Хейфица». – «А второй?». – «А вторых много».
Так же и в этом вопросе. Королей всегда было много, та же Зыкина, например. И все хотели концерты завершать. Зато я эту проблему четко решил для себя один раз и навсегда – выступать только первым. И мотивация у меня была испытанная: «Публика приходит свежая, а новых песен у меня море. Вот я и хочу их проверить на зрителе. Если примет, значит, не зря работаю. А вы боритесь себе за порядковый номер, сколько угодно, – ваши проблемы». Таким решением я себя полностью оградил от лишней нервотрепки и интриг.
– Зато во всех прочих вопросах Вы таким критиканом были...
– Был и остаюсь. Сейчас, если меня в Киеве, например, на какую-нибудь ответственную должность посадить, убьют на следующий же день, поскольку правду-матку только в глаза режу.
Ну вы сами-то объективно взгляните, что у вас в Киеве творится! Придумываете какие-то акции, сами себя поздравляете, награждаете. Все эти «Золотые эры», «Колеса Фортуны», «Человеки года» – стыд, позор и профанация. Чем же вы от Леонида Ильича отличаетесь - критикуете и пародируете, где только можно?! А эта низко-сортнейшая передача про угол Дерибасовской и чего-то там еще?
– И Крещатика.
– Вот-вот. Уверен, что на Крещатике над ней смеются, если смотрят, конечно, а на Дерибасовской и подавно хохочут. Раньше ведь существовало железное правило: если прозвучал старый анекдот, то рассказчику обрезали галстук. Так вот, передайте, пожалуйста, всем участникам этого позорного действа, являющегося очень дешевой пиратской копией «Белого попугая», что им не только галстуки, но и кое-что еще неплохо было бы обкромсать.
– Ну не расстраивайтесь Вы так, Юрий Иосифович. Лучше скажите, что Вам в нынешних коллегах по песенно-эстрадному жанру не нравится?
– А вот тут я и вовсе промолчу, чтобы окончательно не взорваться. Все эти хит-парады, мелорамы – бред. Однако нынешних исполнителей абсолютно не в чем винить. Ну в чем они-то виноваты, если уже какой-то ректор запел! Значит, я завтра отправлюсь работать в гинекологию, а почему бы и нет? И никто меня не остановит.
– Вам что, действительно не нравятся песни в исполнении профессора Поплавского?
– Вот вы смеетесь, а я так скажу – это болезнь. У цивилизованного человека есть три уровня существования. На первом он занимается вещизмом, зарабатыванием, накоплением. На втором – объясняет, ради чего все накапливалось и греблось. На третьем – идет духовная жизнь, абсолютно не касающаяся первых двух стадий. Так вот, Поплавский – это даже не первый уровень, нулевой. Вот его диагноз!
А чего стоят, к примеру, ведущие акции «Человек года»? Это же просто профанация. Они конечно, изо всех сил пытаются скопировать ведущих «Оскара», но, господа, надо же и отчет себе отдавать! Ведущие американской церемонии гениальны, поскольку свободны и богаты, причем не только материально. У них незакомп- лексованное, незашоренное воображение. А наши кукольные мальчики и девочки пытаются шутить, но все у них получается натянуто и дешево, поскольку они и понятия не имеют о темпоритме.
– А Вы никогда не пробовали вести подобные акции?
– Нет. Я вообще-то должен был в опере петь и голосовые данные для этого имел нормальные, но вот фактура подвела –росточком не вышел.
– А что, оперные певцы все как один – гиганты?
– Не скажите, фактура на сцене играет серьезную роль.
– Как же происходило изгнание? Вы пришли в оперный театр, Вас измерили и выставили?
– Нет-нет, там была другая история. Я учился в Харьковской консерватории у знаменитого педагога Тамары Яковлевны Веске и одновременно подрабатывал в оперной студии. В опере «Царская невеста» был одним из двух кавалеров, которым полагалось встречать примадонну и петь с ней в паре. И вот вышла на сцену некая Лундышева, никогда не забду ее фамилию, посмотрела на меня сверху вниз и громко уточнила у помрежа: «А что это вы мне за шмендрика в партнеры выдали?». Я тут же сделал шаг вперед из строя, со всеми раскланялся, поблагодарил за внимание и словами: «Ребята, вы идите себе дальше, а я пойду своим путем» – гордо покинул студию и оперное искусство в целом.
.. А сегодня я чувствую себя человеком уходящего поколения. Книгу предлагают написать – отказываюсь, боюсь сорваться. Тем более, что я мало чего понимаю в том, что же нынче с нами со всеми происходит. Недавно я был избран в Верховный Совет, прошел по партийной линии, хотя в политике, честное слово, ни хрена не понимаю. Явился на первое заседание, поглядел вокруг, громко поинтересовался у депутатов: «Ребята, а вы на себя в зеркало когда-нибудь смотрели?», попрощался и ушел. Больше ни разу там не появлялся.
Нет, нынче я чувствую себя так, словно в чужое время зашел и в совершенно чужом городе оказался. Страшно, непонятно, дико. Раньше у нас была власть. И была страна. Нормальная страна. А сегодня осталось всего-навсего некое пространство, на котором размещены некие биоособи с руками и ногами.
Е. Кунгурцева,
1999 г.