слово солдата победы
- Подробности
- Создано 27.03.2014 11:00
- Просмотров: 1950
Такое предложение было очень даже кстати. С утра ничего не ел, да как будто и не хотелось. Не до еды было. До сухого пайка, выданного на курсах, не дотронулся. Мысли, мысли... Где часть, какую задачу выполняет, к каким начальникам я попаду, как встретят, как пойду к солдатам "поговорить по душам"? Теперь положение немного прояснилось. Если днем нельзя добраться до штаба полка, значит, часть в самом пекле.
Вечером я прибыл вместе с кухней в штаб полка, мне показали землянку комиссара полка. Звания и должности политработников менялись: то комиссары, то заместители по политчасти. Но независимо от этого в неофициальной обстановке их называли комиссарами. Это напоминало о традициях Гражданской войны и о доблестях комиссаров.
- А-а, комсомол прибыл... да ладно, садись, садись, - добродушно сказал человек, сидящий за столом.
Он был без ремня, с расстегнутым воротником, как будто в домашней обстановке. Может быть, поэтому он не стал слушать мой доклад о прибытии по уставу. Он смотрел на меня внимательно, изучая с ног до головы. Не знаю, что он подумал, глядя на мои очки. Но я сам прежде всего подумал об этом. В армии я стал стесняться этого своего недостатка. Мне казалось (это было и на самом деле), что у принимающих меня командиров возникают мысли о моей неполноценности как воина. Внешне я старался держаться бодро и уверенно. После некоторых расспросов из моей биографии и боевом пути комиссар позвонил кому-то по телефону и пригласил к себе. В землянку вошли два "добрых молодца".
- Будьте знакомы, - сказал комиссар, - секретарь партийной организации капитан Сосков, пропагандист полка майор Груздев. А это, - он указал на меня, - комсорг полка, младший политрук Сухоруков, будете работать вместе и, надеюсь, дружно, помогая друг другу. У младшего политрука большой боевой опыт. Он рядовым отступал, наступал, участвовал в обороне Москвы и в наступлении под Москвой, теперь вот к нам назначен. Забирайте его к себе.
В работе мы быстро сошлись, понимали друг друга как партийно-политические работники и просто как люди. И все же я был младшим среди них по званию. Но мы хорошо понимали друг друга. Парторг Сосков был физически крепко сложен и в то же время весел, улыбчив. Его немного удлиненный и выдающийся вперед солидный подбородок не делал его лицо грубым. Только, может быть, по этой причине он немного в разговоре присюсюкивал. Майор Груздев был похитрее. Глядя на него, я невольно думал, что за его речью скрывается еще что-то, специально для этого случая недосказанное.
Каждый день мы должны были находиться в батальонах, ротах. Беседовать с бойцами, изучать их настроение, разъяснять обстановку в стране, на фронте, конкретно на нашем участке, что делается на оккупированных противником территориях. Большой интерес вызывало чтение газет, в которых описывались подвиги героев-фронтовиков. Я всегда носил с собою статьи Ильи Эренбурга, Алексея Толстого, Емельяна Ярославского. К этим авторам командиры и солдаты относились с большим доверием и уважением. От меня требовалась работа с комсомольцами. Возможности для этого в окопах и траншеях были ограничены. Собраний не созывали. Индивидуальные беседы и учет членов ВЛКСМ напоминали о долге, о передовой роли комсомольца. О каждом таком посещении роты нужно было писать донесение, в котором подробно отражать думы и мысли бойцов и, конечно, беспокоиться о снабжении пищей, обмундированием, патронами, махоркой, бумагой для писем и курева. Для по-следней цели шли газеты, листовки. Политработника в окопах часто ждали не только потому, что он несет им всевозможные новости, но и как человека с газетами для курева. Сам я мало курил, только в компании с бойцами. Это было необходимо, тогда беседа лучше клеилась. Папиросы получал регулярно и раздавал их солдатам. Приятно было видеть, как после махры воин с чувством наслаждения затягивается благородным дымком от папиросы "Казбек". Бывало, откроешь пачку, и вот потянулись к тебе руки, видишь дружеские улыбки... Политработник, который умел быть близким к солдатам, по-отечески, дружески относиться к ним, был всегда желанным гостем. Его ждали и с удовольствием принимали, были откровенны с ним. Меня часто знакомили с содержанием писем, которые получали солдаты от своих родных, от знакомых девушек.
Вспоминается один случай. После удачной разведки я написал письмо родителям одного из разведчиков. Был захвачен "язык". Большую смелость и находчивость проявил этот молодой паренек-комсомолец. В письме я подробно описал этот случай. Со стороны, может быть, кто-то мог сказать, что я преувеличил. У меня был и остается свой взгляд на такое "преувеличение". Можно, как говорят, сухо "констатировать" факт. Сухо, жестко. Люди там - манекены или автоматы-роботы. Я писал о событиях, которые творили живые люди, наделенные переживаниями, мыслями. Письмо получилось, как говорили солдаты, задушевное. Его читали в цехе, где работала мать бойца-разведчика. В обратных письмах матери и секретаря партийной организации цеха выражалось большое удовлетворение тем, что сын и земляк так смел, мужественно и умело защищает нашу Родину. Земляки бойца обещали еще лучше трудиться, отдавать все для фронта, все для победы. Все это было, когда мы стояли в обороне. И вот однажды, уже накануне наступления, один из рядовых, обращаясь ко мне, сказал: "Товарищ младший политрук, если что случится со мной, напишите моим родителям письмо". Мне стало грустно, как и ему от этих слов. Но бой есть бой. В него никто не идет спокойным. Одни лучше скрывают тревогу, другие - хуже. Этот солдат относился к последним. Я пытался развеять его мысли, но в то же время обещал выполнить его просьбу, если останусь жив. Ведь я же должен был идти в атаку рядом с ним, а если потребуется, то и впереди. Я пожалел, что не заметил этого солдата раньше. Внешне он был скромен и незаметен. Теперь я видел по его лицу, что он много думал, переживал. Пришлось признать изъян в своей работе.
Мои старшие товарищи-политработники были веселыми парнями. Много шутили, смеялись. К положенным ста граммам часто находили способ прибавлять "еще столько и полстолька". На передовую ходили. После много об этом рассказывали. В своих донесениях о том, что было проделано в ротах, батальонах по идейно-воспитательной работе, немного прибавляли. Делали это легко, свободно, не стесняясь. На это преувеличение низовые политработники часто шли потому, что "верхи", не зная действительных траншейных условий, требовали неосуществимого. Например, провести тогда-то и там-то партийное комсомольское собрание с указанной повесткой дня. Да еще после в донесении передать содержание выступлений с выражением веры в нашу победу, в политику партии, великого Сталина. Люди сидят в траншеях, слегка укрытых нишах. А наверху постоянно свистят пули, рвутся снаряды, мины. Идешь согнувшись по траншее от одного солдата к другому. Можно собрать человек пять в одно место. Командир недоволен. Одна мина, и отделения нет. Большинство солдат свои чувства выражали значительно скромнее, чем о них писали в газетах.
Лето 1942 года. 220-я стрелковая дивизия Калининского фронта продолжала стоять в обороне, постоянно отражая вылазки противника. В обороне войска не теряли времени даром. Они совершенствовали свое боевое мастерство. Мы, политработники, разъясняли личному составу в ротах, батальонах приказ Народного комиссара обороны И.В. Сталина №130, изданный в мае 1942 года. Приказ обязывал настойчиво учиться военному делу, в совершенстве овладевать оружием и стать мастерами своего дела.
Я занимался вместе с солдатами и командирами в роте 82-мм минометов. Я знал это орудие, умел наводить, готовить данные для стрельбы. Этому я научился на армейских курсах, тут я чувствовал себя уверенно. Мог не только агитировать, разъяснять приказ, но и практически показать, как владеть орудием. Эти знания и умения придавали мне авторитет как политработнику. Я не подменял командиров, но при случае вместе с ними занимался огневой подготовкой. Например, командир взвода занимается с одним расчетом, а я выражаю желание пойти ко второму расчету и показать им, как быстрее стрелять, соблюдать меры безопасности и др. Бывали случаи, когда командир роты оставлял за себя командира 1-го взвода, и в то же время просил меня остаться на ночь в роте, пока он отлучится в ближайший тыл, чтобы помыться, сменить белье. Один раз по такому случаю меня даже разыскивали. Я должен был вернуться на КП полка, но не вернулся. На фронте это - опасное явление, когда неизвестно, где человек находится. Он может быть убит случайной пулей, осколком разорвавшегося снаряда или захвачен в плен в качестве "языка" прорвавшимися в тыл разведчиками противника.
Оборона легче и безопаснее для бойцов, чем наступление. Можно во-время поесть, помыться, прожарить белье и хотя бы на какое-то время избавиться от вшей. Вшивость - это страшный бич, который пришлось пережить всем, кто находился непо-средственно в бою. Засилье вшей. Ползают по телу, в голове. Все швы на белье забиты гнидами и вшами. Когда становилось невыносимо я раздевался и стряхивал этих паразитов. Потом кто-то заметил, что они меньше водятся на грязном, засаленном белье. И это оказалось действительно так. Мы перестали мыться и забивали грязью швы. Затем все это пропитывалось потом, засаливалось... таким образом вши были лишены своего основного убежища. Так было до тех пор, пока кто-то не сделал великое открытие - бочки, оборудованные для пропаривания белья. Через какое-то время вши появлялись, но не в таком количестве.
И все же войскам надоедает стоять в обороне. И мы ждали наступления. Солдаты и командиры были недовольны тем, почему мы так долго стоим. Весна прошла, лето наступило. Когда же будем освобождать нашу землю, наших людей от немецкого рабства? Мы разъясняли как могли причину этого застоя: готовятся резервы, накапливается вооружение, боеприпасы...
И вдруг сводки Совинформбюро в середине июля принесли тяжелую весть. Немецко-фашистские войска большими силами перешли в наступление на Сталинградском направлении. Сосредоточив большое количество танков, артиллерии, самолетов, они быстро продвигались вперед. По сводкам можно было понять, что наши войска беспорядочно отступали. За относительно короткое время противник оказался под Сталинградом и глубоко продвинулся на кавказском направлении. Это событие произвело гнетущее впечатление на наших солдат. Мы, политработники, не знали, как отвечать бойцам на их многочисленные вопросы "почему?"
Отступление наших войск в начале войны объясняли внезапным ударом противника. А что же теперь? Почему опять отступаем? Пищу для политработников дал секретный приказ Сталина №220. Нам дали его полное содержание. Его грозный смысл заключался в том, чтобы прекратить отступление. "Ни шагу назад!" - таков был его основной девиз. Отступление без приказа ни при каких обстоятельствах невозможно. За нарушение его следовал расстрел на месте. Были созданы отряды, которые имели право открывать огонь по всякому, кто по какой-то причине оставил занимаемые позиции. Бойцы и командиры штрафных рот бросались в самые опасные и трудные бои. Кому посчастливилось остаться в живых, реабилитировался и отправлялся в бой в составе обычной части. А некоторые из штрафников даже становились Героями Советского Союза. Яркий пример тому - писатель Владимир Карпов. Он прошел штрафную роту. Выполнял ответственные разведзадания, за что получил звание Героя Советского Союза. Многие выходили оттуда награжденными орденами.
Со всей ответственностью говорю, что воины понимали необходимость этих жестоких мер и одобряли действия Верховного Главнокомандующего И.В.Сталина. В него продолжали верить и ожидали, что он найдет выход из этого тяжелого положения. Победа все равно будет за нами, чего бы это ни стоило. Призыв "За Родину, за Сталина!", где Родина и Сталин стояли рядом, действовал сильно.
И вот теперь пришло время для нас вступить в эту тяжелую, смертельную битву, хотя и на другом фронте. Войскам, находящимся на калининско-ржевском направлении, была поставлена задача перейти в наступление, наносить удары по врагу. Не дать ему снимать войска с нашего направления и перебрасывать под Сталинград. Сопротивление наших войск под Сталинградом усиливалось с каждым днем. Противник нес большие потери и вынужден был снимать дивизии с других, более спокойных направлений. Наша задача заключалась в том, чтобы сделать ржевское направление неспокойным, действующим.
Отвлекающие удары - это самые изнурительные, кровопролитные. Были случаи, когда подразделения и части для выполнения этой задачи бросались, не веря в успех. Такая, или приблизительно такая участь ожидала нас. Малыми силами переходить в наступление, беспрерывно атаковать, где-то вклиниться в оборону противника, захватить траншею, какую-то важную высоту или населенный пункт и удерживать его, сковывая силы противника.
Перед наступлением партийно-политические силы полка распределялись по батальонам. Меня послали в третий стрелковый батальон. Я должен был собрать коммунистов и комсомольцев, провести с ними собрание, поставить перед ними задачу и предложить на их обсуждение решение собрания.
В землянку на командном пункте батальона собирались члены партии. Ночью они пробирались сюда кто как мог. Передний край немцы освещали периодически ракетами. За это время можно хоть лечь и переждать, пока ракета будет висеть в воздухе и освещать местность. Идти или бежать можно только в промежутке между горящими ракетами. Все это было привычным делом. Никто не считал его трудным и опасным. Передо мной сидели мужики в основном среднего возраста, закаленные нелегкой жизнью и боевым опытом войны. Еще до прихода их я думал, что им сказать. В основном я был настроен с пафосом вдохновить их. Но когда посмотрел на них, на их серьезные и даже суровые лица, я спустился с неба на землю. Официальное говорить легко. "Перед нами поставлена задача...", "Мы должны..." и т.п. Труднее говорить задушевно. Для этого нужно понять, с кем ты говоришь, их мысли, чувства, настроение. Обо всем этом я думал, пока командир батальона разъяснял боевую задачу батальона, характеризовал стоящего перед нами противника. Говорил о том, что все огневые точки его обнаружены и будут подавлены в ходе артиллерийской подготовки.
- Хорошо, если было бы так, - сказал с какой-то загадочностью один из сидящих. Очевидно, он из своего опыта знал, что так не бывает или почти не бывает.
Во время атаки огневые точки оживают и их оказывается много. Командир батальона, капитан лет тридцати, говорил командным языком, имея перед собой в будущем бою роты, которые выполняют определенную задачу. Мышление командира при постановке задач и руководстве боем не спускалось к образу солдата, к его судьбе. И это не недостаток какого-то отдельного командира. Это общий, необходимый образ мыслей, характерный в основном для всех командиров. Вот почему политработник в боевых условиях армии был так необходим. По своему положению и функциям он вырабатывал в себе другой вид мышления, отличающийся от командирского по форме и по содержанию. Эти мысли, наверное, тогда промелькнули в моей голове.
Г. М. Сухоруков,
коммунист с 1942 г.,
член ЦК КМЛПУ, участник Великой Отечественной войны, полковник, кандидат исторических наук, доцент, Отличник Высшего образования СССР, Заслуженный работник образования АРК
