ЖИЗНЬ В БОРЬБЕ ЗА СЧАСТЬЕ
- Подробности
- Создано 25.02.2016 11:04
- Просмотров: 815
ШЕВКИЕ АБИБУЛЛАЕВА
Вернулась в Балаклаву, а тут офицер из КГБ вдруг потребовал документы и спросил: кто я – татарка или русская? Сказала, что татарка, а он ответил, что я задержана. Говорю, не может он меня задержать, т.к. я мобилизована в Советскую Армию. Он психанул, потащил меня в кабинет, но драться со мной не стал, так как я сказала, что со своим провожатым пойду в райком партии. Мне дали еще одного солдата, чтобы проводил до райкома. Я зашла к В.С. Булатову, он сидел за столом вместе с Ермолаевым. Я им доложила, что мобилизована (тут уже был приказ о высылке татар). Они сказали, чтобы я выходила замуж за русского или грузина и осталась здесь сопровождать раненых до Ташкента, поезд будет на станции Сирень после 18 мая...
В одном вагоне были тифозные, в другом – тяжелораненые. Ехали долго. В Харькове скопилось много поездов. И вдруг – бомбежка, от нашего поезда отлетел «хвост», паровоз остался с двумя вагонами, так и поехали дальше до Сталинграда и западной границы Узбекистана. Нас начали выгружать из поезда, все помогали друг другу, это было уже на берегу реки Сыр-Дарья.
Увезли нас в Учкурганский район, сдали в городскую больницу, постели были грязные, с клопами, места всем не хватало, лежали на полу. Мне было плохо, температура 42 градуса. Я кричала, чтобы дали поесть. Принесли баланду из рисовой сечки и два порошка (сульфидин), напоили… Я потеряла сознание, меня куда-то унесли, а очнулась я в морге, лежала на тахте в рубашке. От страха я вскочила и сразу упала, а из другой комнаты шел тяжелый запах, там лежали мертвецы. Я сразу сообразила, что надо оттуда выбираться, увидела лестницу и понемногу, ползком, поднялась. Головой толкнула дверь, нянечка от страха убежала: «Доктор, мертвяк вышел!» Врач Исаев прибежал, велел меня согреть в теплой воде, немного согрели – и начала слезать кожа, прямо как картофельная кожура. Лезли волосы, боль была, я очень сильно похудела. А в больнице все удивлялись, что девушка осталась жива. Врач сказал, что в его практике первый раз выжил такой тяжелый пациент, что тифозные микробы держатся 21 день, если человек это пережил, да при хорошем питании, – будет сто лет жить… Мне вернули полевую сумку, там было немного кофе, я его разбалтывала и пила как чай…
Так закончились мои боевые эпизоды, но многое вспоминается так, как будто произошло совсем недавно. Сколько раз я убеждалась, насколько помогает в жизни знание языков. Я была санинструктором, разведчицей, а для тех наших солдат, присланных на фронт из Азербайджана, Осетии, Армении, почти не понимавших по-русски, еще и переводчиком, и командиром…
Из этих новобранцев, молодых, необстрелянных, настоящие бойцы получались не сразу. Один азербайджанец, когда начался обстрел, кричит мне: «Пойди скажи немцу, чтобы не убивал меня – у меня дома трое детей!». Объясняю ему, что немец – душман, враг, он убивает всех без разбора. А другой говорит: «Ой, сестра, спаси меня, я пойду домой и куплю тебе шелковые чулки»… И смех и горе, а тут еще командир спрашивает, что они говорят. Сказала, что боятся умереть. Он разозлился и велел гнать их копать траншеи и на кухню чистить картошку. мое происхождение, близкое восточным народам, пригодилось самым неожиданным образом.
При обороне Севастополя не хватало оружия. Если кто-то убит или ранен, его винтовку, гранаты, патроны отдавали другим бойцам. а из такого многонационального пополнения многие не понимали друг друга и не знали в бою, где свой, а где чужой, от страха даже убивали друг друга, не различая формы обмундирования. Были и такие, которые больше, чем врагов, боялись божьей кары за убийство. Этим новобранцам приходилось объяснять, что убийство врага – это обязанность воина, а если в сложных условиях – доблесть…
Наряду с таким неподготовленным воинским контингентом были потрясающие командиры. У партизан это был генерал А.В. Мокроусов, просто волшебник: сегодня его видели в лесу, назавтра – выходящим одетым в немецкую форму из офицерской столовой, где он слушал разговоры фашистов и имел свежайшую информацию да еще ухитрялся оставлять записки для связных. Ему это удавалось благодаря знанию языка и личной смелости, и его никто не мог разоблачить.
Были и у разведчиков очень опасные и даже курьезные случаи: однажды взяли в плен двоих немцев, а у них на шее красные галстуки; взяли троих саперов, а у них на боевом взводе были гранаты-лимонки, до взрыва было самое большее – 4 секунды, но мы увидели, успели выхватить и отбросить подальше…
Так мы воевали – советские люди разных национальностей, и могу сказать, что самое страшное в жизни отдельного человека и народов – это война. В Великую Отечественную больше всего погибало коммунистов и комсомольцев, и Победа – прежде всего их заслуга, как и то, что была настоящая дружба народов...
После выписки из больницы, в Учкургане, где пришлось пережить и морг, и лечение серно-кислой медью и формалином, вышла я на дорогу, шатаясь от слабости, скелет скелетом, 27 кг полуживого веса, без волос – ходячий мертвец, да и только. Дорогу нашла по шуму моторов, иду сколько могу, устану – лежу на травке, но спать нельзя – везде змеи, шакалы, волки, везде хлопковые поля, а за полями – деревни с низкими домиками из глины, дети одеты бедно, грязные – вот такая жизнь. Дошла до края хлопкового поля, люди щиплют хлопок, а на краю стоит человек без одной ноги. Спросила, где у них управление. Он расспросил, кто я и откуда, объяснила, что после фронта переболела тифом, а теперь не знаю, как найти мать. Он на своей коляске привез меня к себе домой, там была его старенькая мама, увидела меня и стала причитать, потом постелила на полу хлопковую дорожку, дала подушку и велела отдыхать.
Разговорились, оказалось, что он – тоже фронтовик и работает управляющим в колхозе; его фронтовая закалка не позволила ему бездельничать в такое трудное время. Уговорили меня пожить у них, пока найду свою маму. Стыдно было, что старая узбечка за мной ухаживает и кормит: каждый день – чашка рисового супа, заправленного катыком, зеленью (чаще всего укропом) и красным перцем, давала молоко, зеленый чай и домашний кефир вечером. Спасибо этой женщине за уход и заботу! А ее сын – фронтовик, его звали Ахмат, обратился к секретарю райкома партии и добился, чтобы мне дали маленькую комнатку, пол настелили фанерой; назначили медбрата для моего лечения, но без узбечки ухаживать было некому. А тут совхоз разделили на 2 отделения, и я день и ночь думала, как мне уйти искать маму.
в один прекрасный день я ушла без спроса, взяла с собой только сумочку с документами и полевую сумку погибшего комиссара, остальное, что было, осталось узбечке. Ушла рано утром, когда все спали. Немного прошла по хлопковому полю. Потом попала на пшеничное поле, через него шла тропинка, пошла по ней, а через эту тропинку ползали змеи и заползали под пшеничные кустики. Я ломала стебли пшеницы, жевала и бросала, так и вышла на черную грунтовую дорогу. Продолжала шагать – и вдруг увидела железнодорожные рельсы, долго шла вдоль них и наконец предстал передо мной вокзал, Мирзагуль, райцентр или город. На базаре спрашивала о крымских переселенцах. Одна узбечка продавала домашний круглый хлебушек, она сказала, что где-то дальше в совхозе есть переселенцы, а здесь их нет, им никуда нельзя поехать без разрешения. Она меня пожалела, дала маленький хлебец. А потом подходит слепая старая бабулька, в руках держит книги без букв и читает, водя по ним пальцем, и сразу сказала, что меня ищет военный Абдулаев Мурзали и еще Муса, а меня на старом месте не оказалось.
Я от удивления чуть сознание не потеряла: действительно, были командир зенитной батареи № 17-20 Абдулаев Нурали и его помощник Муса, это защитники Севастополя в 1941-42 годах, дагестанцы из Краснодарского края (Махачкала, ул. Майнакская, дом № 34). А еще она сказала, что я найду родных, но чтобы знали и не плакали, потому что один человек из них умер. Я ей поверила и отдала хлебушек, а сама осталась голодной. Пошла на станцию, чтобы проситься на подножку товарного поезда ехать дальше. Меня увидел какой-то офицер, сразу повел в свой кабинет, отобрал документы, главное, инвалидную книжку… И получилось, что вроде я умерла, а мама потом получала пенсию по потере кормильца. Отобрал старший лейтенант Шокирбеков мой главный документ, а сумку не трогал, повел меня в какую-то глиняную постройку вроде сарая, закрыл и ушел, ничего не сказав. Не помню точно, сколько прошло времени, пришла смена, открыли замок, вошел офицер, спросил, кто я такая, я ему объяснила, что Шокирбеков забрал документы, это был Ермолаев, он меня освободил и повел в комендатуру к Попову, а тот сказал, что ему никакие документы не передавали, чтобы я пришла через 3 дня.
Снова пошла на вокзал, жду товарный поезд, чтобы доехать до Андижана. Прицепилась на подножку, а поезд остановился в Бегавате. Какая там была облава! Все дырки проверяли. Меня опять поймали как переселенку, повели в комендатуру и посадили в глиняный сарай. А там окна нет, никакой дырочки хотя бы вместо окна, мужчин и женщин держали вместе. Я лежала на полу, потому что была еще слабой после болезни и к тому же голодной, мне воздуха не хватало, давай кричать, чтобы дали воздуха. Дверь открыли, но я думала, что умру от слабости. Потом меня повели к коменданту Надиеву, он был крымским татарином. Он объяснил, что для переселенцев строгие правила. Надо их придерживаться. Расспросил, откуда мама, сказал, что еще один человек ищет своих родных, матрос Сиджелил. Я сказала, что знаю его, и тогда Надиев нас отпустил, чтобы мы искали вместе. Дождались поезда, он остановился на секунду, Сиджелил уцепился за подножку, поезд тронулся, а он не успел даже схватить меня за руку. Осталась я сидеть на платформе, страшно, темно, никакой будки нет, шакалы воют… Плакала и от страха, и от слабости, но рано утром пришел другой поезд, я прицепилась на подножку и доехала до Андижана. Город большой, но меня забрал милиционер и повел к начальству. Когда я зашла, увидела себя в зеркале и сама испугалась, т.к. была испачкана мазутом и гарью от паровозного дыма. Начальника звали Махмуд, он расспросил меня, кто я и почему езжу, пожалел, но помочь не мог, я плакала, и он сказал помощнику, чтобы отпустил, мол, все равно где-нибудь умрет сама…
Пошла дальше, по аулам – деревням. Кто-нибудь что-то давал поесть, а кое-где уже были и переселенцы. Мне сказали, что севастопольцы попали в Наманганскую область. День и ночь шла, помогали узбечки на базарах, что-то давали поесть. Дошла до села Акилабад, мне сказали, что там есть татары. Я уже еле иду, смотрю, на поле много народа, люди сидели и ждали выдачи по 300 г хлеба, а потом пойдут работать. Пошла к людям, а среди них оказался мой 15-летний братишка и 8-летняя племянница, все люди были из деревни Красный Мак Бахчисарайского района. Братишка бросился меня обнимать, люди поднялись, окружили меня, начали плакать, жаловаться… у меня сил не было. Я этих людей нашла возле Халкоасабатской конторы, повела к начальству, спросила, почему у людей отобрали паек, а за работу не платят, – как им жить дальше? Сказала, что пойду в Наманган и доложу коменданту. Забрала братика Айдера и племянницу Уснеешку, мы ушли из Халкабада. Мне сказали, что поезд в Наманган не ходит, только баржа ходит, заплатили, сколько было денег, хозяину баржи и переправились на территорию Намангана. Спросила, где комендатура, мне показали здание, спросила, где начальник. Показали дверь, на которой было написано Будников. Так я с двумя детьми зашла на прием. Подробно рассказала о себе и о том, как их нашла, что пайки им не выдавали, что они голодают, а я ищу маму. Люди сказали, что севастопольские переселенцы попали в вашу область. Он ругал меня, что я забрала детей, им якобы давали по 700 г хлеба, а у меня их кормить нечем. Долго слушал, а потом сказал, что если я знаю, что твоя мама в этом районе, то вот папка – ищи, а вот тебе записка к чайханщику, он накормит детей и тебя. Найдешь – приходи…Пошли в чайхану, там нас и правда накормили, а когда открыла папку и начала искать, то очень удивилась: указано, где жил до войны, дата рождения каждого, где работал, – записаны все данные (папка, кстати, весила около 3 кг). А мы-то, простые люди, думали, что нас никто не знает!..
Оказалась моя правда, от радости я заплакала, быстро пошли на прием, показала, что вот моя мама Алиева Соиде и сестра Абибуллаева Суводе, этой девочки мать. Он тоже обрадовался, дал помощь 1500 рублей, сказал, что Чусть-суда далеко, туда ходят только грузовики и ишаки. Ты иди по черной дороге, какая машина будет – голосуй, а когда у тебя спросят деньги, скажи, что Будников велел довезти. Какой там разговор, шофер высадил нас из машины, гора страшно глинистая, идти трудно, жара, воды нет, у самой сил нет… Дети хотят пить, а никого нигде нет, ни спросить, ни попить…
Долго шли, а потом появилось стадо с двумя пастухами, они остановились отдыхать, мы присели рядом. Нам дали напиться, по куску узбекской лепешки. Они спросили, почему я такая худая – голодала? Сказала, что после тифа, иду в Чусть, там находится моя мама. Они поняли, посадили нас на ишаков, но я была такая худая, что сидеть больно было, упала сверху и больше не могла сесть, шла с большим трудом, но добрались до Чусти. В милиции нас уже ждали, я с направлением от Будникова зашла к начальнику милиции, он позвонил в управление колхоза. Оттуда прислали человека с двухосной подводой, одноконку. В милиции кое-что нам приготовили: чугарай, мгаш, муку, хлопковое масло, посадили вверху подводы и увезли в какое-то отделение к дочери управляющего, там находились мои мама и сестра. Помню, поспел виноград, сорт «Дамский пальчик», грозди красиво висели в кустах…
Мы подъехали внезапно, мама как раз вышла во двор, но испугалась, какая я страшная, худая и без волос, потеряла сознание, а когда пришла в себя, обнимались и плакали от радости; сестра увидела свою дочку – тоже от радости плакала. Такую встречу помог осуществить товарищ Будников из Наманганской областной комендатуры, вечная ему благодарность, земля – пухом, и пусть на могиле всегда горят свечи и лежат цветы.
Продолжение следует…
