Слово солдата победы (продолжение)
- Подробности
- Создано 06.03.2014 12:34
- Просмотров: 1545
Подходили со стороны глухой стены. Рассматривали каждую травинку. Шли один за другим. Заглянули в одно окно, в другое. Никого. Вошли в дом. На полу валялись книги, устав гарнизонной и караульной службы. Книг было много. Они лежали кучей. Среди них - доклады И.В.Сталина, "Как закалялась сталь" Н.А.Островского, "Железный поток" А.С.Серафимовича, сборник стихов Демьяна Бедного. Эти книги мы забрали с собой. На полу валялась почти новая фуражка пограничника, какое-то рабочее обмундирование. Мы были в недоумении. Похоже, что обитатели этого домика поспешно эвакуировались. Но почему? Эта территория остается нашей? Приходила мысль и о том, что пограничники могли быть убиты. Почему брошена новая фуражка? При такой мысли становилось жутко. Вдруг за нами следили? Сейчас нас запрут здесь, а домик подожгут. Все это я себе вообразил и стал торопить своих товарищей поскорей уйти отсюда.
Запомнился еще один примечательный случай из кратковременного пребывания на финском фронте. Прекратилась связь между огневой позицией и НП. Причина неизвестна. Обычно в этих случаях отправлялись на линию вдвоем. А в этот раз что-то не получилось и мне пришлось идти одному. Последнее время, кроме обстрелов и бомбежки, ничего такого не случалось. И мы уже стали забывать о "кукушках", диверсантах.
Стоял жаркий, ясный солнечный день. Я вышел на широкую поляну. Густая сочная трава. Цветение клевера наполняло воздух приятным ароматом. Инстинктивно я остановился. Мелькнула мысль: а вдруг я выйду на это открытое место и попаду под огонь противника? Думай что хочешь, а идти надо. Дрожь пробежала по телу, когда внезапно, чуть ли не из-под ног, вылетела птица. Похоже, это был перепел. Затем стало все тихо. Красоту цветущей поляны перестал замечать. Весь был поглощен наблюдением, прислушиваясь к различным шорохам. Спустившись в небольшую лощину, я обнаружил водный источник. Из-под земли выбивался небольшой ключик, его вершинка нежно, приятно блестела на солнце. Захотелось нагнуться и испить холодной воды. Но что-то толкнуло меня. А вдруг он заминирован? Постоял я в нерешительности какое-то время и пошел прочь, преодолев свое желание. Как потом мне стало известно, два наших солдата из огневого расчета пошли к источнику за водой и подорвались на мине. Один из них погиб, другой был тяжело ранен. Судьба? Или осторожность, предвидение возможной опасности? Не знаю. Что-то внутреннее, какой-то толчок, внутренний голос останавливали меня не раз в ходе боевых действий, перед роковым рубежом.
Выпала из памяти передислокация нашего артполка с финского фронта на московское направление. Может быть, потому, что она прошла без особого напряжения для меня. К концу пребывания в финских лесах меня, как наиболее грамотного связиста, перевели работать на радиостанцию 5-АК. Она монтировалась на автомашине с закрытым кузовом. Я сбросил с себя тяжелые катушки со связью и станки и сел за пульт управления радиостанцией. Пришлось осваивать радиостанцию и работу на ней в ходе боевых действий. Нас было двое. Начальник радиостанции и старший радиотелеграфист - это я. Начальник - младший командир Коняшин Михаил - был хорошим учителем и товарищем. Неплохим учеником был и я. После небольшого урока на ходу я уже мог самостоятельно дежурить и держать надежную связь.
Хотя делать это было непросто. Радиостанция слабомощная. На коротковолновом диапазоне шум, треск, масса других помех. Нужно было найти какой-то тончайший промежуток, вклиниться в него для приема и передач команд и распоряжений. Были моменты, когда у полка оставалось единственное средство связи - это наша радиостанция. Ответственность огромная. Еле слышные неразборчивые команды нужно было разобрать, не исказить, а где-то и о чем-то догадаться, о чем идет речь. Жили мы с Коняшиным вдвоем в крытой машине. Без надобности никому не разрешалось к нам заходить. Мы заботились друг о друге. Один дежурит, второй какой- то час-другой отдыхает. А чаще вдвоем без отдыха сидим с наушниками у станции. Не разберет один, что передают, разберет другой. Так всегда было в ответственные моменты. Я, как младший по должности, ходил за пищей. Ели из одного котелка. Жили как братья. Первое время, когда я еще не имел опыта, поднимал его на дежурство, хотя он только прикорнул на скамейке. С чем-то я еще не мог справиться. Никогда никакого укора с его стороны. Это был очень порядочный человек, хорошо знающий свое дело. Он закончил полковую школу радистов, обучал меня работать на ключе. И делал это, как мне казалось, с удовольствием.
Эта была трудная, утомительная, ответственная работа для меня, освоившего ее заново. Со стороны моим товарищам-связистам она казалась каким-то раем, особенно когда наступили прохладные ночи, а у нас в машине подтапливалась железная печка. Связист-украинец при встрече со мной как-то сказал: "Везеть тебе, Грышка". Так он произносил мое имя. Да, это было везение. Но оно не было случайным, под ним было некоторое основание моего личного порядка.
Мы располагали большой информацией, слушали не только Москву, но и немецкие, английские радиостанции, хотя это категорически запрещалось. Почти регулярно я принимал сводки Совинформбюро, записывал их и передавал политработникам. В машину часто заходили командиры, политработники узнать новости. Коняшин мне поручил передавать их. Сам он был молчалив, немного замкнут и совершенно безразличен к своей персоне. Другой эту свою роль мог бы использовать для своего престижа. А он нет. Ему все равно. Зато мне, хотел я этого или нет, благодаря этим общениям выпала роль агитатора во взводе управления. Все это было еще до битвы под Москвой.
В конце сентября 1941 года началась великая битва под Москвой. После провала замысла фашистов прорваться с ходу через Смоленск к Москве их командование приняло решение захватить советскую столицу, обойдя ее с севера и с юга.
Разработав план операции "Тайфун", группа армий "Центр" начала новое наступление, танковые и моторизованные соединения должны были нанести удары в обход города с севера и юга. Москву гитлеровцы рассчитывали блокировать. Город должен быть окружен так, чтобы "ни один русский солдат, ни один житель - будь то мужчина, женщина или ребенок - не мог покинуть его. Всякую попытку выхода подавлять силой".
Это был приказ Гитлера: Москва и ее окрестности должны быть затоплены, а там, где сегодня стоит город, должно было возникнуть море, которое навсегда скроет столицу русского народа от цивилизованного мира. Такая участь была уготована советскому народу. Как теперь убедить молодых людей, которые выходят на улицы Москвы с фашистскими флагами, что это правда?
Суровая правда для организованного и убежденного в своей правоте народа мобилизует его силы. И это было во время войны. Центральный орган партии неоднократно прибегал к этому методу сплочения народа и энергично действовал, чтобы объединить страну.
Государственный Комитет Обороны принял специальное решение о защите Москвы, избрав главным рубежом сопротивления Можайскую линию обороны. Для ее укрепления выделил из своего резерва шесть стрелковых дивизий, шесть танковых бригад, более пятидесяти противотанковых артиллерийских полков, пулеметный батальон и несколько артиллерийских полков, в том числе и наш 108-й ГАП резерва Верховного Главнокомандования, в котором был и я. Десятки тысяч добровольцев-москвичей шли в ополчение, чтобы вместе с Красной Армией защищать Москву.
Наш полк был переброшен с Северного фронта, когда Можайская линия обороны была в нескольких местах прорвана. Войска отходили на новый рубеж. В эту неустойчивую подвижную систему включились и мы со своими тяжелыми орудиями. Силы были неравны. Несмотря на ожесточенное сопротивление наших войск, пришлось с боями отходить, нанося большие потери противнику. Эта фраза, ставшая стандартной, вызывает сомнеие у некоторых теперешних критиков, но в справедливости ее я убедился на собственном опыте. После ночного марша наш полк занял огневые позиции в сосновой роще, недалеко от г.Калинина. Мы находились в составе войск, которые препятствовали противнику обойти Москву с северо-запада. Нам была поставлена задача: мощными артналетами нанести удар по эшелонам, скопившимся на железнодорожной станции, и по аэродрому. Радиосвязь была неустойчивая, и потому связистов на грузовой машине отправили на наблюдательный пункт для дублирования связи.
Мы ехали по шоссейной дороге и попали под обстрел вражеского самолета. Пули из крупнокалиберного пулемета рикошетом ударялись об асфальт, оставляя следы пламени. Это были первые очереди, которые я успел наблюдать. Затем мы легли на пол машины, прикрывая головы чем могли, ожидая своей участи, и автомашина продолжала движение на большой скорости. Командир взвода связи лейтенант Пыхочев, который находился в кабине, был убит, два связиста ранены. Кабина машины была изрешечена пулями. Шофер остался невредим. Пронесло и мимо меня. Без командира мы с большим трудом нашли наш наблюдательный пункт. В этом помогала нам пехота, но в то же время и препятствовала. Стоило нам остановить машину, как сразу же раздавался крик: "Убирайте машину!" Она демаскировала расположение войск. Все страшно боялись вражеских самолетов. Шофер нашел укрытие для машины. Дальше мы отправились пешком. Радиостанция, смонтированная на машине, оставалась на огневой позиции, я с переносной прибыл на НП командира дивизиона и передавал команды.
Свою задачу полк успешно выполнил. Цели были поражены первыми же залпами. Мы наблюдали разрывы своих снарядов и видели столбы дыма, языки пламени и слышали мощные взрывы. С НП мы передавали: на станции разбиты цистерны с горючим, уничтожено несколько самолетов, стоявших на аэродроме.
После выполнения боевой задачи полку было приказано сменить боевые порядки. С НП на огневые позиции мы возвращались опять под обстрелом. Но на этот раз с налетом противника командир дивизиона приказал остановить автомашину. Мы все быстро выскочили из машины и залегли на поле, кто где и как мог укрыться. Потерь не было. Командир дивизиона объяснял нам: противнику с самолета легче целиться по движущемуся объекту, чем по неподвижному. Мы прибыли на огневые позиции. Высокие сосны и ели, казалось, надежно укрывали наши орудия. Но это только казалось. Стрельба демаскировала их. Не успели мы освободиться от чувств, вызванных успешным выполнением боевой задачи, как увидели в небе самолеты противника. Пикирующие бомбардировщики шли звеньями по трое, быстро двигаясь в нашу сторону . Раздался сигнал воздушной тревоги. Но укрыться было негде. Особенно нам, управленцам. У огневиков хоть были окопы. Головной самолет сделал полукруг и со страшным воем спикировал на наши позиции. За ним второй... третий... И так все девять самолетов сбросили свой смертоносный груз на рощу. Мы крутились вокруг деревьев, пытаясь укрыться за ними от осколков бомб и пуль. Один из вражеских самолетов не вышел из пике и врезался в землю в трехстах метрах от нас. Мы бегали смотреть место падения, надеясь там найти погибшего летчика. Нашли туловище без ног и головы: самолет при встрече с землей взорвался. Его части были разбросаны далеко от места падения. Завоевателю не удалось получить и трех метров земли, положенных каждому человеку после смерти. Так и будет лежать этот окровавленный кусок тела в мундире темно-синего сукна на поверхности земли, пока не сгниет. Не суждено ему быть преданным земле.
Была и другая версия, почему упал самолет. На войне как на войне и на охоте. Старшина уверял, что это он сбил самолет из ручного пулемета. Он и в самом деле вел себя смело. В то время, когда мы все только и думали о том, как бы где укрыться, он положил пулемет на сук дерева и вел огонь по самолету. Может, и его пули достигли цели. Они могли помешать каким-то образом выйти летчику из пикирования. Документально о том, что самолет был сбит нами, командование дивизиона не засвидетельствовало.
Летчики нетоячно уяснили цель. Большинство сброшенных бомб разорвались в стороне. Расположение полка захватили краями. При таком мощном налете мы понесли незначительные потери, если выражаться тогдашним военным языком, который употреблялся в сводках. Было повреждено одно орудие и трактор. Раненых отправили в санчасть, которая располагалась в деревенских хатах, стоявших недалеко от рощи. Они были пусты. Не было ни людей, ни скота, ни даже птицы. Говорили, что жители ушли в леса, эвакуировались. Убитых тут же вынесли на опушку леса, завернули в плащ-палатки и похоронили в братской могиле. Их было четверо. На доске, прикрепленной к деревянному столбу, значились их фамилии. Обнажив головы, стояли мы у могилы погибших. Тяжелые мысли нахлынули, наверное, не только на меня. Вдали от родных мест, никому из местных жителей не известные, будут лежать они в земле. Никто не придет к ним на могилку. Сгниет этот столб, сровняется с землей этот холмик. Исчез человек, и память о нем стерлась. Тяжело об этом было думать тем, кому было лет 20-25.
На месте каждого из них мог оказаться и я. Так, может быть, думал каждый. Никому не хотелось закончить свой короткий жизненный путь вот так, в безвестной могилке. По возможности я старался отгонять мрачные мысли. Верх брала сила жизни. Жить... жить... Залпы над могилой погибших товарищей как бы утверждали: выше головы, борьба продолжается!
С наступлением темноты мы начали сниматься с огневых позиций. Оказалось, что мы уже в полуокружении. Фашистские войска переправились по льду канала Волга-Москва, захватили мост и несколько деревень на восточном берегу канала. Всю ночь мы со своими орудиями обходили канал и к рассвету наконец прорвались под огнем автоматчиков противника. В этом марше мы, связисты, ехали в крытой машине. Во время обстрела лежали на полу кузова и кто мог отстреливался через открытую заднюю дверь. Пули противника попали по колесам, скаты спустили. Мы продолжали двигаться на дисках. Ехали по какой-то каменистой дороге. Трясло нас невероятно. Лежа мы подпрыгивали на полу машины, как туго набитые мешки, все тело ныло. Но это был совершенно второстепенный факт. Главное - вырваться из окружения, уйти из-под обстрела. Остановились, когда все утихло. Начали считать пробоины в фанерном кузове машины. Их было немало. Все они оказались выше нас, лежащих. Как всегда было в бою, после критической ситуации наступила психологическая разрядка. Хотелось смеяться, была потребность в шутках. И, может быть, потому многое вовсе не смешное казалось смешным.
