Глазами очевидца
- Подробности
- Создано 16.04.2015 13:41
- Просмотров: 1311
Дзюба Василий Михайлович родился 15 сентября 1929 года в селе Ясная Поляна Павлоградского района Омской области. Ветеран Великой Отечественной войны. В Крым он приехал в 1934 году, жил в Балаклаве.
«22 июня 1941 года я с друзьями играл в футбол. Мы увидели, как люди стали бежать к домам. Время было мирное, поведение людей было необычным. Никто не знал, что именно произошло, но понимали, что чтото случилось. По радио объявили: фашистская Германия, нарушив условия подписанного ранее договора о ненападении, вероломно напала на нашу Родину.
Из Севастополя до нас доходили известия о бомбежках, о больших человеческих потерях, о том, как наши зенитки сбивали фашистские самолеты, намеревающиеся специальными минами закрыть Севастопольские бухты.
Комсомольцы и пионеры создали пионерские и комсомольские боевые дружины и установили дежурство. Дежурство было необходимо для своевременного обнаружения вражеских самолетов и попытки высадки вражеского десанта. Кроме наблюдений за небом, мы также обращали внимание на подозрительных людей, которые выходили из леса.
В конце октября – начале ноября 1941 года фашисты прорвали оборону Перекопа. На утесе, при входе в Балаклавскую бухту, была расположена 19я береговая батарея. Ее орудия могли стрелять на расстояние до 40 километров и доставали даже до окрестностей Бахчисарая. 8 ноября на Балаклаву со стороны моря налетело 15 фашистских самолетов. Все самолеты бомбили одну 19ю батарею. Я думал, что от нее ничего не останется, но одна пушка уцелела и впоследствии сумела дать отпор наступающим немцам.
В Балаклаве из 600 краснофлотцевкурсантов был сформирован батальон морской пехоты.
…Фашисты двигались со стороны Ялты. В этой долине с 9 по 11 ноября было перебито очень много карателей. Многие краснофлотцы сражались и в рукопашную, и в штыковую. Мы же, пионеры, подносили им патроны и лимонки.
Краснофлотцы нас очень оберегали. Как только мы принесли патроны, нас сразу же прогоняли, хотя нам очень хотелось остаться и поглазеть на бой.
Недалеко от Генуэзской крепости были расположены бараки рабочих, в которых организовали лазареты. Вскоре фашисты стали бросать зажигательные бомбы в эти лазареты. От одной из бомб лазарет загорелся. Мы стали его тушить, в на горе уже сидел немецкий снайпер, который начал по нам стрелять. Там меня ранило и контузило.
В этих бараках лежали раненые краснофлотцы и один из них оттащил меня в санчасть. Все мое лицо было залито кровью. Военный врач сказал мне: «Сынок, открой глаза и скажи, что у меня на груди». Я открыл глаза и сказал: «У вас на петлицах три кубика, товарищ старший лейтенант». Он улыбнулся, сказал, что все будет хорошо и стал омывать мою рану. К счастью, осколок глаз не задел, он попал выше и рассек бровь. Осколок достали, меня перевязали, и врач сказал, что в Севастополе я скоро поправлюсь. Но я считал, что нельзя покидать мой город, я непременно должен помогать краснофлотцам отбивать нападения фашистов. Мне удалось настоять на своем и меня оставили в Балаклаве.
Весной нас обязали собирать лекарственные травы. Однажды мы стали свидетелями воздушного боя нашей авиации с немецкой. Мы спрятались в воронке изпод снаряда и стали наблюдать. Падали на землю сбитые и немецкие самолеты, и наши. Бой был очень жестокий.
В июне 1942 года мы знали, что наши войска отдали немцам Керчь, но боевой дух балаклавских солдат был высок. В блиндажах мы занимались тем, что вытирали от смазки патроны и набивали ими пулеметные ленты.
Утром 3 июня 1942 года солнца мы не увидели. Его закрывал густой дым. Люди были в бомбоубежищах, солдаты сидели в окопах. Вдруг все услышали жуткий гул сирены. Мы разглядели в небе фашистские самолеты, их было очень много, наверное, штук 40. Эти самолеты по очереди пикировали и при этом вражеские летчики включали какуюто особую сирену, так что страшный пронзительный звук практически не замолкал. Кстати, не знаю почему, но от этой сирены сильно клонило в сон. Видимо, фашисты специально сделали этот маневр, чтобы усыпить наших солдат.
Ближе к вечеру, когда бомбежки по
утихли, к нам в блиндаж прибежали краснофлотцы и велели немедленно уходить в бомбоубежище. В бомбоубежище мы провели 28 дней.
30 июня 1942 года мы, как всегда, пришли в блиндажи. Там никого не было и стояла жуткая тишина. Возле казанков с кашей мы нашли записку: «Ребята, кушайте кашу. Это все вам. Ваши друзья». Мы растерялись. Потом выглянули из блиндажа и застыли. Дорога на Сапунгору была похожа на живую змею. По дороге ехали немецкие автомобили и танки, шли пешие отряды фашистских войск. Над самой Сапунгорой шел воздушный бой. Корабль, пришвартованный неподалеку, обстреливал фашистов.
1 июля мы впервые увидели солдат в плоских касках. Это были румыны.
Нас всех погнали на площадь в Балаклаву. Рядом с площадью возле цветочных клумб стоял памятник Сталину. Вся Балаклава была разрушена, от многих зданий не осталось и следа, а памятник Сталину уцелел!..
Возле Благодати было захоронено много немцев. Мы с моими друзьями обнаружили, что немцы, когда хоронили своих, оружие почемуто не забирали, а аккуратно складывали в кучу. Там мы нашли несколько минометов и мины. Запустили несколько мин в сторону тоннеля на Ялтинской дороге, а там как раз ехали немецкие машины. Машины остановились, из них вылезли немцы и разбежались в разные стороны. Сначала нас очень позабавила эта ситуация, но потом мы увидели, что немцы бегут в нашу сторону. Мы испугались и убежали в лес. В лесу прятались до поздней ночи.
Спустя несколько дней мы вернулись на то место, где лежало оружие. Мы его перебирали. Исправное оружие забирали и прятали, а после передавали знакомым подпольщикам или говорили, где его закопали. Также мы обходили все окрестности в поисках оставшегося оружия и боеприпасов. В одном из окопов мы нашли пулемет «Максим» и два ящика. В одном были лимонки, в другом – патроны.
Когда мы вернулись на место захоронения фашистов, на котором еще недавно брали оружие, то увидели, что вся территория завешена табличками «Ахтунг! Ахтунг партизанен!». Нам было приятно, что немцы считают нас, балаклавских пионеров, партизанами…
… 27 марта 1944 года на рассвете в городе Николаеве ктото стал кричать, что идут фашисты с облавой сжигать деревню. Мы с отцом выглядывали через окна конюшни.
Отец присмотрелся, и, повернувшись ко мне, сказал: «Не волнуйся, сынок, это наши». Солдат мы встречали со слезами на глазах. Настолько были рады их видеть. Они привели человек восемь пленных фрицев. Я их людьми не называю, для меня они навсегда фрицами останутся. Фрицы были в рваных пилотках, натянутых по самые уши, шинели и ботинки тоже рваные, вши по ним лазали. Их посадили возле нашего барака. Я забежал в барак, чтобы сообщить об этом отцу. Отец к тому времени уже был инвалидом, покалечился на карьере, и потому его не взяли в армию. Мне было очень приятно смотреть, как отец, даже на костылях, гоняет по двору восьмерых фрицев.
Командир подразделения, вошедшего в нашу деревню, приказал всем покинуть ее: теперь здесь проходила передовая линия фронта. Меня и других ребят моего возраста солдаты оставили в деревне для помощи. Ожидалось наступление фашистов со стороны реки Ингул.
Солдаты поставили пулемет «Максим», а нас попросили набивать патроны в ленты. Старшина лежал с биноклем рядом с пулеметчиком и указывал направление стрельбы.
Обстрел продолжался не долго. Ночью делали плоты, готовились к наступлению. 28 марта штурмом через реку Ингул Красная Армия освободила город Николаев от фашистских захватчиков. Радость, с которой нас встречали в городе, описать словами невозможно. Для меня там закончилась война. Я остался жить в селе. Мы восстанавливали дома, занимались сельским хозяйством. Старались не пропускать ни одного сообщения по радио. Я был очень горд за наши доблестные войска, которые все ближе и ближе подходили к Берлину. Они были для нас настоящими героями. Их подвиг вечен. Было приятно осознавать, что я лично, хоть и не большой, но свой вклад в эту победу внес.
В нашем совхозе осталась только одна лошадь и та была ранена. Коров всех фашисты забрали уже давно. Главным агрономом был однорукий дядя Коля Берестовский. Ему еще в гражданскую войну махновцы руку отрубили.
Урожай собирали телегами«лобогрейками». Там их называли потому, что очень жарко было на них работать. Это была у нас такая телега, на которой собирали урожай. Тянули ее лошади, специальные ножи срезали рожь или пшеницу. Пропеллеры складывали скошенную пшеницу на лафет, а мы вилами эту скошенную пшеницу сбрасывали с лафетов. Просили конюха, чтобы ехал медленнее. Бывало, круг проедешь, и руки поднять не можешь. Мы, пятнадцатилетние ребята, были тогда хозяевами села. Знали, что некому больше, кроме нас, добывать хлеб для Родины.
На «лобогрейке» работали днем до 18 часов, потом спали до 21 часа и до утра шли пасти лошадей. Один спит до полуночи, другой пасет, потом менялись. Утром лошадей пригоняли обратно в конюшню.
Я был достаточно крепким и меня позже поставили в кузницу молотобойцем.
В село с фронта начали возвращаться солдаты. В первую очередь раненые. Помню, одним из первых пришел Витька Малыхин без ноги. Однажды мама пошла в магазин и по дороге встретила Егора Кузьмича Ломакина, на которого месяцем раньше пришла похоронка.
Утром мы с Митькой, старшим братом, как обычно, пригнали с пастбища лошадей и услышали очень громкий шум по ту сторону реки, со стороны Николаева. На берегу реки собралось все наше село, ктото сказал: «Наверное, это победа». Все стали кричать, плакать, обниматься, поздравлять друг друга. Я и сегодня не могу вспоминать этот день без слез. Это правда, что этот праздник со слезами на глазах».
В. Дзюба.
Рассказ ветерана записали внуки Андрей и Альбина.
